Великая страна

— По узким улицам удобнее на собаках, а по проспектам — на оленях. Олени подобают руководителю среднего звена. Когда два встречных оленя сцепляются рогами, образуется пробка. Погонщики стоят и спорят, чей олень неправ. На много миль олени встают или вынуждены двигаться по брюхо в глубоком снегу. По верху снега ледяная корка. Олени разрезают ее собой. На вспоротом снегу остаются розовые разводы. Собаки бегают и кусают оленей за икры. Лица цепенеют на морозе. Обыкновенно человек в середине пробки забывает, куда ехал, и даже когда можно ехать дальше, стоит и вроде бы думает. Иначе, когда у оленей гон. Тогда собак не допускают на проспект, а олени мчат экспрессами, а если сталкиваются рогами, то все равно не останавливаются, а только искры и обломки рогов. Потом их собирают и обрабатывают, как янтарь. А еще выделяют специальное молоко.

— Хорошо, — сказал Томсон, внимательно глядя в глаза Мэгги. — А скажи, девочка, у тебя был жених?

Мэгги, не отвечая, смотрела в глаза Горли, потом ее глаза наполнились слезами, а потом слезы стали вытекать и капать на белую подушку.

— Мэгги, дорогая, если я…

Но тут врач довольно грубо оборвал Томсона, указав ему на угрожающие колыхания стрелок на приборах. Мужчины быстро собрались и вышли. В коридоре им встретился посыльный с гамбургером; они передали гамбургер бедной Мэгги через старшую сестру.

Глава 4. Побег

Когда назавтра те же четверо, постучав, вошли в палату Мэгги, ее кровать была наспех застелена, а на окне металась штора.

— Вышла в дабл, — предположил вполголоса Томсон, — подождем.

Когда через полчаса Мэгги не появилась, Томсон начал беспокоиться.

— …у Фергюсона подача как у моей бабушки. Я скажу тебе больше: у него нет подачи. Если против него выставить слепого инвалида корейской войны и обещать ему, что его расстреляют, если он отобьет, он все равно отобьет, потому что Фергюсон так подает, что человек не может не отбить. Если он от смеха уронит биту, то отобьет концом. Ты можешь выколоть мне глаза, если эти глаза увидят, как Фергюсон подаст и эту подачу не отобьют. Если он уедет в Йеллоустон и подаст там на пустынной поляне, то и там найдется траханный опоссум, который отобьет эту подачу. Я скажу тебе больше: если Фергюсон сморкается с борта катера в воду, парализованный тунец отбивает хвостом соплю. Это судьба. Это больше чем судьба. Если бы я встретил того кретина, который посоветовал Фергюсону заняться бейсболом…

Диктофонист слушал врача, приоткрыв от избытка внимания рот и не упуская ни слова.

— …но Фергюсон просто профессор по сравнению со Спаркеттом. Когда я вижу, как Спаркетт ковыляет на поле со своей рыхлой спиной, как почва в Мэриленде, опираясь на биту, потому что иначе он рассыпется в вонючую труху, я плачу слезами, едкими как муравьиный уксус. Когда фамилию Спаркетта в составе команды заносят в компьютер, он автоматически распечатывает ей протокол с поражением. Если бы Фергюсон подал на Спаркетта, Господа Бога хватил бы инсульт, потому что подачу Фергюсона невозможно не отбить, а Спаркетт не может отбить ничьей подачи. Мир бы рухнул, не продравшись сквозь это противоречие. Сириус бы протух…

— Я догадываюсь, потух.

— Уверен. Потух…

— Джентльмены, — решился вмешаться в этот разговор Томсон, — я догадываюсь, наша красотка Мэгги не в туалете. Не могла ли она сбежать?

— Дерьмо! Дерьмо! — машинально отреагировал диктофонист. — Но как?

Томсон подошел к окну и резким движением отдернул штору. Его сотрудники подошли и заглянули ему через плечи. Этаж оказался первым.

Томсон выразительно посмотрел на диктофониста и врача, вздохнул и вышел из палаты.

В эту минуту Мэгги сидела на террасе фермы в полумиле от госпитале и, давясь, ела восьмую оладью с кленовым сиропом. Напротив нее сидела сухопарая леди лет семидесяти в джинсах и майке с надписью «Попробуй меня». Леди ревниво следила за тарелкой Мэгги и, как только там оставалось четыре оладьи, метала туда пятую и шестую.

Глава 5. Обед на ферме

— Благодарю вас, Эрнестина, — произнесла Мэгги с глуховатым рокотом между значащих звуков, — я не голодна.

— Ты худая, как рыбий скелет, — угрюмо отозвалась фермерша. — Посмотри на меня. Я в полтора раза толще тебя, а ведь меня бросил муж из-за Барбары, которая весит триста сорок фунтов. Тебя бы мой муж прошел насквозь, даже не заметив.

— Если откровенно, я совсем не нуждаюсь в вашем муже.

— Ты так говоришь, потому что совсем его не знаешь. Он был бы прекрасный мужчина, если бы не так пил.

— Я охотно доверяю вам, но…

— Не разговаривай. Ешь. Я не привыкла разговаривать с селедкой, которая весит меньше, чем рождественская индюшка.

— Мне кажется, я не такая худая, как вы думаете. Я никогда не испытывала проблем от того, что я худая.

— Ты просто не представляешь себе своих проблем. Когда ты была последний раз у психоаналитика? Когда у тебя последний раз была любовь с мужчиной?

Мэгги затруднилась ответить на оба вопроса и кокетливо покраснела.

— Ты видишь, — удовлетворенно заключила леди Эрнестина, — итак, ешь.

Мэгги повозила оладью в сиропе, но дальше этого не пошло.