Великая тайна Хомы и Суслика

Первым начал Хома. А впрочем, до Суслика очередь так и не дошла. Хому не остановишь, если он разгонится.

— А известно тебе, — сказал он, — что зимой все звери курят?

Суслик чуть с табуретки не упал:

— Скажи ещё, что и птицы курят!

— А птицы тем более. На лету!

— Ты, Хома, конечно, умный, но тронутый, — не сдержался Суслик.

— Меня попробуй тронь! — развернул плечи Хома.

— Я не о том, — смешался Суслик. — Кто же из животных курит?!

— Да все. И почему-то зимой, — повторил Хома. — Однажды проснулся я во время зимней спячки, бок отлежал. Хотел на другой бок повернуться, но вдруг захотелось взглянуть, как там, снаружи. Снег прокопал на входе и гляжу. Ужас! — всплеснул он лапами. — Все курят! Лиса прошла, Волк, Кабан — у всех дым из ноздрей валит! Потом наш тихоня Заяц пробежал — изо рта и из носа белые дымки пышут. Ворона пролетела, и та дымит!

— Надо бы у Зайца спросить, — промямлил Суслик.

— Спрашивал. Обижается. Наверно, стыдно. Я думаю, они все зимой курят, чтобы теплее было. А ещё и кашляют иные, непутёвые!

— Может, от мороза?

— Знаешь, Суслик, — нахмурился Хома, — если кто-то на морозе курит и кашляет, я вижу только одну причину. Будь здоров, не кури и не кашляй!

Они помолчали, тягостно размышляя о вреде курения.

— А знаешь, как один Суслик наврал с три короба? — встрепенулся Хома.

— А тот Суслик случайно не я? — взволнованно спросил Суслик. — Помни, я твой лучший друг.

— Совсем другой Суслик, — рассмеялся Хома. — Гораздо умнее тебя. — Он умолк. — Я хотел сказать — гораздо глупее тебя.

— Тогда валяй, — успокоился Суслик.

— Сделал он три берестяных короба. В один — горох насыпал, в другой — орехи, в третий — зёрна. А на крышках нарочно совсем не то нарисовал: где было зерно — орехи, где были орехи — горох, а где был горох — зерно. Поназвал гостей и выставил три закрытых короба. «Навались, — говорит, — ешьте, кто чего любит!» А сам хохотал до упаду, когда гости всё перепутали!

И Хома сам громко расхохотался. Опомнился и принял серьёзный вид:

— Так Суслик наврал с три короба.

Суслик поёрзал на табуретке, не зная, можно ли и ему смеяться над тем глупым сусликом.

— А ты точно уверен, что не про меня рассказывал? — сдержанно спросил он.

— Точно-точно. У тебя же дома четыре короба с припасами, а не три. Это у меня три.

— Верно, — повеселел Суслик.

— Это так же верно, как я на коне скакал, — продолжал Хома. — Помнишь, на наш луг табун лошадей из деревни повадились пригонять? Пусть, мол, попасутся на воле.

— Помню, — оживился Суслик. — Как-то проснулся, а у моей головы лошадиное копыто в норе стоит. Конь провалился, — хихикнул он.

— Помолчи! А думаешь, кто отучил коней по нашему лугу шастать?.. Ты слушай. Решил я как-то корзину сплести, а веток ивовых нет. Пошёл, взобрался на подходящую иву, пытаюсь лозину перегрызть, но вдруг заскользила она у меня в лапах, и я очутился — не поверишь, на шее Коня. Он около ивы траву щипал. Что тут началось! Конь почувствовал какого-то зверя на шее, — выпятил грудь Хома, — и понёсся куда глаза глядят.

— Твои глаза или его? — заинтересованно спросил Суслик.

— Его! А значит, и мои. Куда он, туда и я. Неужели не ясно? — недовольно сказал Хома и продолжил: — Вцепился я железной хваткой в его гриву. Мчится Конь, не разбирая дороги. Хвостом по спине хлещет, пытается меня достать! Шеей вертит, зубы скалит — не может до меня дотянуться. Гривой трясёт, стряхнуть старается! На дыбы встаёт! Ржёт как ненормальный! Оглянулся я на ходу. А за нами весь табун скачет, земля трясётся!

Суслик поёжился:

— Я бы на твоём месте давно свалился.

— И я бы давно свалился, да пальцы разжать не мог. Свело намертво. Летим мы прямо в деревню. По пути чуть Лису не растоптали.

— Жаль! — азартно ввррнул Суслик.

— Она как раз выходила из дальнего курятника с задушенной курицей в зубах.

— И что? — выдохнул Суслик.

— Курицу растоптали, — кратко сообщил Хома.

— А Лиса?

— А Лиса мгновенно взобралась на дерево. Никогда такого не видел! Но видел бы ты, каким взглядом она меня проводила. Решила, что я на неё верхом охочусь!.. Вспомнишь — вздрогнешь. Сколько мы заборов на скаку взяли, пока не ворвались на конюшню! С тех пор кони на наш луг — ни ногой, — закончил Хома. — Боятся.

— Погоди. А куда ты-то делся?

— Вот он я. Перед тобой.

— Как ты домой вернулся?

— Пешком. Туда — на лошади, обратно — на своих двоих. Или на всех четырёх. Не помню.

— Но как ты с Коня слез?

— Я не слезал. Он в конюшне так резко остановился, что я перелетел через его голову. Если б не сено… Ох, хорошо, что конюх уцелел!

— Какой конюх?

— Тот самый, который на сене в загончике отдыхал. Я ему прямо в живот угодил!

— Постой. Я понял, что ты на сено упал.

— На сено. Конюх ведь на сене лежал. Оно и смягчило удар, потому что под ним осело. А если б он на голом полу дремал, мне бы не поздоровилось.

— А с конюхом что? — ошалел Суслик.

— Да ничего. Но с тех пор, говорят, днём не спит. Мне наши местные мыши об этом рассказывали, они с мышами из дальней конюшни в дальнем родстве.

— Теперь понятно, почему к нам кони не ходят, — задумчиво проговорил Суслик. — Ты, Хома, наш луг спас.