Великая тайна Великой Отечественной. Ключи к разгадке

Начальник личной охраны Сталина генерал-лейтенант МГБ Н. С. Власик:

Мне вспомнился один эпизод, случившийся в первые дни войны, который безусловно характерен для Сталина <…>. В первую же неделю войны, на третий или четвертый день, была объявлена воздушная тревога. Население было уже подготовлено, и все без паники укрылись в убежище. Но факт сам по себе был неприятный.

В первые же дни войны врагу удалось прорваться к сердцу страны – Москве. Утром населению было объявлено, что была учебная тревога с целью подготовки жителей столицы к укрытию в убежищах.

Что же произошло на самом деле? Оказалось, что наш заград-огонь, охранявший подступы к столице, принял свои самолеты за вражеские и открыл по ним огонь. Была объявлена воздушная тревога. Потом все это быстро выяснилось, и был дан отбой.

Узнав об этом, Сталин тут же вызвал помощника командующего войсками Московского военного округа по ПВО Громадина М. С. Легко представить себе самочувствие Громадина. Ошибка была серьезной, и надо было давать объяснения самому наркому обороны.[34] Что, кроме заслуженного наказания, мог ожидать он от этой встречи? Но все его опасения жестокого разгона оказались напрасными. Сталин принял его приветливо и тепло, расспросил его обо всем, поинтересовался, где он учился, что закончил, и в заключение сказал: «Вы уж постарайтесь больше не ошибаться и помните, что сейчас идет война и ошибки могут привести к тяжелым последствиям».

Вышел Громадин от Сталина и облегченно вздохнул, откровенно признавшись, что такого внимательного и теплого отношения к себе после совершенной ошибки он никак не ожидал…

[74, 120–121]

Интересно, что в этой главе своих воспоминаний, которая называется «Война», Власик почему-то, вместо того чтобы сообщить как, где и когда он и его «хозяин» узнали о начале войны, долго рассказывает об истории нашей страны, начиная с 1920 г. и НЭПа, а также об истории Германии, начиная с прихода Гитлера и нацистов к власти в 1933 г. Он упоминает пятилетки, стахановцев, челюскинцев, папанинцев, героев-летчиков и борьбу с вредителями из Промпартии (остальных «врагов народа» он почему-то упустил). Начало войны лично ему, всегда бывшему рядом с вождем, запомнилось в очень конкретных деталях: «Вероломное нападение Германии, только что заключившей с нами мирный договор, до известной степени застало нас врасплох, несмотря на это с первых же дней войны мы смогли оказать врагу серьезное сопротивление». Приведенный выше эпизод с Громадиным – первое воспоминание начальника личной охраны вождя в этих мемуарах непосредственно о войне. Возможно, Власик лично видел входящего в сталинский кабинет бледного Громадина и слышал его восхищенный рассказ о доброте вождя по выходе, или же ему рассказал присутствовавший при сем Поскребышев. Дело не в этом, а в том, для чего, скорее всего, по мнению автора настоящей книги, приведен этот первый в мемуарах Власика эпизод войны – для того, чтобы подтвердить, что в самые страшные первые дни войны вождь был на посту в Кремле! Ведь из рассказа Власика следует, что «налет» на Москву был совершен 24–25 июня 1941 г., значит, Сталин никуда из Москвы не уезжал.

Так бы оно и считалось, если бы не нашелся свидетель покруче, и при этом довольно объективный – так называемый Кремлевский журнал, а если по научному – «Тетради (журналы) записи лиц, принятых И. В. Сталиным (1924–1953 гг.). На приеме у Сталина».