Великая война. 1914 г. (сборник)

С курьерской скоростью летим на северо-запад! Попали-таки в Пруссию! Судя по некоторым данным, там обстановка значительно серьезнее, чем в Галиции.

Не знаешь, чему верить… Одни говорят одно, другие – другое, а газеты – третье… Причем всякий из рассказывающих освещает факты по индивидуальности. Пессимист – плачевно, оптимист – все в розовом цвете, а скептик – с мрачной угрозой в голосе. Довольно крупная, но, по существу, ничего важного не представляющая неудача корпусов Самсонова комментируется на тысячи ладов.

Не знаю… Нам, по крайней мере, она не кажется ни угрожающей, ни значительной. Во всякой войне возможны случайности. Все предвидеть нельзя.

А большие потери – так разве можно без потерь обойтись в войне, завлекшей в свои ряды десятки миллионов людей! Раненых оттуда довольно много. И оригинально вот что: тяжело раненные – серьезны и строги. Они правдивы, в большинстве, и говорят только то, что сами видели. Легко же раненные – врали несносные. Особенно те, у кого пустяковая, по существу, рана болезненна. Оторван у здорового парня палец. Ведь это пустяки в сравнении с его жизнью и, наконец, с теми ранами, что видны кругом. Но ему больно, и он поэтому начинает все видеть в самом мрачном свете.

Спрашиваем его:

– Ну, как у вас там? Говорят, потери большие?

– Беда, – уныло отзывается он, – всех побили в полку…

– Что ты чушь несешь! Как так, уж и всех побили?

– Так уж, – подтверждает он, – командир убит, офицеры побиты, солдаты побиты…

Недоумеваем!

– Ну, а дела как?

– Что дела! – машет он здоровой рукой. – Плохо наше дело… Немца сила прет… Не сустоишь…

– Не верьте ему! Это ненормальный человек. Это особый психоз какой-то: если больно человеку, ранили его и он страдает, ему хочется, чтобы и все, кого он знает, тоже были ранены. Раз ему плохо, все, значит, плохо.

И вот, на вопрос о потерях он искренне отвечает:

– Усе побиты!

Так ему легче переносить свою боль. Это эгоизм боли, своего рода.

А что он мог видеть, кроме своих товарищей по взводу, много – роте? Еще смерть ротного командира он мог заметить, но… гибель целого полка? Определенно, врет!

Это подтверждается. Кто-нибудь из тяжело раненных поворачивает свою больную голову в сторону разговаривающих и слабо, но строго произносит, часто с усилием:

– Не бреши… Что врешь, как пес… Откудова ты узнал-таки свежи новости?

Легко раненный конфузится и, потупив глаза, замолкает.

Многие «легкие» привирают просто для «шику»:

– Вот, мол, мы герои какие! В каких ужасах были.

Не верьте! Не верьте им!

23 августа

Итак, наше бесконечное путешествие кончено. Мы прибыли на место. Последние перегоны мы были «начеку». И ехали, имея на паровозе вооруженных солдат. Чем ближе мы подъезжали к Осовцу, тем больше слухов ходило о наших действиях в Пруссии.

Помню наши последние сутки в поезде. Все нервничали с утра. На каждой станции ожидали высадки. Но… нас везли дальше и дальше. И эта неизвестность начинала становиться невыносимой. Мы были уже в районе войны, и наши письма домой носили штемпель «Действующая армия». Все лихорадочно схватились за эти письма. Хотелось в последний раз черкнуть несколько слов туда, где все мирно и тихо, описать свои ощущения перед жутким «завтра».

И чуть ли не все письма начинались словами:

«Завтра мы будем в бою…»

Боязни не было. А просто страшно шалили нервы.

Слишком мы долго их натягивали ожиданием, и вот теперь они просили какой угодно, даже тяжелой по переживаниям работы, лишь бы избавиться от этого жуткого, бездеятельного ожидания.

Тут мы поняли, насколько тяжело подъезжать к войне. Еще если бы мы шли долго походом, тогда было бы легче, проще войти в огонь. Но прямо из вагона, как мы думали вчера, из относительного комфорта и покоя, и сразу в никогда не испытанный до сих пор ад, называемый боем – это… благодарю покорно! И мы готовы были на крыльях перелететь отделявшее нас от позиций расстояние, лишь бы без долгого ожидания сразу начать бой. Но не ждать его в вагоне и не думать о нем на тысячи ладов. Впрочем, я, может быть, слишком смело поступаю, приписывая свои личные переживания всем своим спутникам, но, насколько мне понятно стало из наших разговоров, все мы чувствовали и думали приблизительно одинаково.

Но боя не вышло. И пока еще не предвидится. И немцы от нашей границы в этом пункте, по слухам, верстах в пятидесяти. Полки нашей дивизии высадились еще позавчера и прошли походным порядком от Осовца в Граево. А вчера поутру наш эшелон отвели в треугольник путей, верстах в десяти от крепости, и там мы начали высадку. Расцепили платформы и вагоны, чтоб сделать возможным проход через поезд и облегчить его разгрузку по частям. Нанесли с путей шпал, рельсов, балок; устроили импровизированные сходни и принялись за дело.