28 июня.
Прошел благодатный дождь. «Товарищи» 108-й дивизии окончательно отказались идти на позиции, упорствуя в требовании отправить их на минеральные воды на Кавказ! Вместо этой дивизии назначена 13-я Сибирская, но неизвестно еще, согласятся ли на это ее «товарищи»! Да здравствует и да гуляет всероссийское хулиганство под защитным цветом очаровательных свобод и пленительных лозунгов! […]29 июня.
[…] Наши Сибирские дивизии (бренные остатки!) на позиции — стали, кроме 48-го полка, с к[ото]рым предстоит переговариваться и дискутировать, равно как и с нек[ото]рыми гвардейскими полками, не желающими идти на поддержку в 8-ю армию. С такими войсками надо скорее лишь закрывать лавочку. […]В полки, отказавшиеся идти на позиции, наряжается карательная экспедиция с пулеметами, пушками и аэропланом.
30 июня.
Обложной дождь. Второй день захолодало.В войсках усиливается цинга, дизентерия. В 104-й дивизии был случай несомненной азиатской холеры.
ИЮЛЬ
[…]
2 июля.
Погода отвратительная. Время летит наибыстрейшим темпом. 4 месяца, как Россия — самая свободная страна на свете, но и самая, как и прежде, невежественная… […]5 июля.
Установилась хорошая погода. Калуги[965], взятый было нами, уж отвоеван обратно неприятелем. Как бы его участь не постигла и Галин. У «товарищей» нет инерции к наступательному движению вперед. Масса из них в критический момент бросает окопы и отказывается от поддержки своих же «товарищей». Самочинно уходят «домой» то та, то другая войсковая часть, развращающим образом влияя на еще держащиеся части. «Шкурники» говорят, что хотят еще жить, и какая им будет свобода, если их убьют? Пусть-де их на печке заберет хоть сам Вильгельм! Много в их заявлениях есть от правды, и по некультурности их сводится лишь к ублажению их личной утробы… А не отвечают ли их вожделения, в сущности, моему credo: пусть царствует хоть турецкий паша, только оставьте меня у circulos meos?![966] […]7 июля. […] С гадливостью и брезгливостью воспринимаю я новую форму поганого обращения ко мне — «товарищ» — от нек[ото]рых совсем желторотых врачей, преимущественно еврейчиков (клянусь Богом, — я совсем не юдофоб, и евреев люблю и уважаю даже больше, чем наших «богоносцев»!); ведь каждый из этих «товарищей» — заглянуть к нему в душу — готов тебе при малейшем удобном случае перегрызть горло!
С падением anden régime[967]
бюрократическая писанина еще более распухла, и дела совершаются еще более замедленным темпом. Надежда вся на большевиков!! Авось, ставши во главе министерства, обратят они внимание и на эту область российской литературы!! К бумажной вакханалии я отношусь стоически-покойно, как к стихийному движению, всячески стараясь сдерживать рвение иных писарей, щадя их силы и не загружая несчастных работников телеграфа. […] Получил огорчительное письмо от Сергунюшки, сообщающего, что по газетным сведениям окружн[ым] московским] [военно-]санит[арным] инспектором назначен какой-то Неведомский, из штатских, чуть ли не доцент университета. Очень разозлился на революционное помпадурство. Решил на днях эвакуироваться — устремляюсь в тыл, как первое время торопились туда солдатики делить землю, к[ото]рую могли захватить тыловые герои… Так обстоит дело у нас и [с] санитарными должностями: не дожидаясь и не считаясь с фронтовыми служаками — раздают по протекции должности тыловикам, не бывшим вообще на военной службе и никогда не нюхавшим пороха в боях. Не признаю в данном случае со мной верных ценителей достоинств якобы «избираемых» лиц! […]Довоевались с «доблестными революционными» войсками: в 11-й армии (что справа нашей) немцы прорвали фронт на 12 верст[968]
, армия отступает; эвакуируется Тарнополь. Галич у нас был, да теперь сплыл! «Главкоюз» Гутор смещен, и на его место назначен Корнилов[969], а на место Корнилова — Черемисин[970]. Все — герои до первой еще более крупной неудачи нашей… […]8 июля.
Ночь прошла попокойнее. В Тарнополе — паника. Идет спешная переброска частей нашего района в 11-ю армию. […] Получено потрясающее сенсационное известие, что Ленин с К° оказались несомненными агентами Германии! Сплошной кошмар! […]