Великая война без ретуши. Записки корпусного врача

8 сентября. […] Совершаем передвижение на Сеняву, верст за 6–7 к западу. Дорога песчаная. Перед самой Сенявой — гора, вся укрытая укрепленными позициями. Еще до въезда в Сеняву — запах гари. В Сеняве — картина пожарища и разрушения. Остановился со штабом за городом, в роскошном замке князя Чарторыйского[115], бежавшего куда-то; замок — в роскошном парке, верх великолепия; огромнейшее здание; чудная исковерканная, разгромленная обстановка; весьма ценная и богатая библиотека с древними историческими] книгами (напр[имер], подлинные сочинения чуть ли не самого Коперника и пр.), масса дневников, писем, письменных актов — все разбросано, растоптано; многотысячные картины знаменитых художников — выпачканы, у нек[ото]рых изображенных лиц — глаза и носы проколоты!! Дивный буфет с великолепными вазами и пр. Все брошено, полуразбито, расхищено[116]… Господи, Боже мой! Какая грустная картина разрушения и опустошения. Сколько исторических ценностей погибает в жертву проклятой человеконенавистнический] бойне. […] Страдаю от исключительно почти мясной пищи; терпим недостаток в яйцах, молочных и хлебных продуктах; все опустошено впереди, до перехода в Венгрию, вероятно, предстоят еще большие лишения. Хуже в отношении питания, чем в японскую войну. Нижние чины едят в течение месяца наполовину хлеб, а наполовину — сухари[117]. Сильно задерживается наша переправа через Сан: за дождями река сильно поднялась и наведение моста, взорванного австрийцами, замедляется, что на руку нашему противнику.

Сенява, оказывается, родина Мицкевича, к[ото]рому у почты поставлена статуя.

Сегодня день Рождества Богородицы, полный для меня поэтического содержания в родных палестинах.

9 сентября. Погода хмурая. Проночевал в панских-княжеских хоромах вполне «по-господарски». По донесению Крещатицкого и Полякова, нынешней ночью занят нашими войсками Ярослав, к[ото]рый австрийцы оставили без боя и сами бегут, «бросая орудия и обозы», жители же усиленно грабят город! Что за штука? Штабные мои смотрят на дело более просто, чем я: они убеждены в панике и упадке духа австрийцев, я же подозреваю, не играют ли они с нами в поддавки и не готовят ли нам какой-н[иб[удь] сюрприз, психологически верно учитывая нашу обычную халатность и ротозейство. […]

Наши крестьяне живут бедно, но беднее еще живут, по- видимому, галичане; удивил меня вопрос мальчугана, мало-мальски говорящего по-русски: «А что, жиды перестанут теперь над нами пановать?» Жиды-то над вами, пожалуй, перестанут пановать, грустно думалось мне, зато будут над вами господарствовать наши урядники, земские начальники и наши самобытные паны!.. Во всей глубине теперь постигаю всю неправду, в к[ото]рой живет мир! Лишь внешний лоск какой-то культуры, цивилизации, а внутри-то нас все те же звериные вожделения животной борьбы за существование на принципе засилия силы над правом.

В занятом нами Ярославе австрийцами брошено 150 пушек — следы загадочного поспешного отступления; говорят, будто умер Франц-Иосиф[118] и в Венгрии теперь революция, для укрощения к[ото]рой оттягиваются войска в тыл. А на германском-то фронте дела наши, видно, неважны: поднятый было Ренненкампфом бум его стремительного наступления обратился в последние дни в столь же, кажется, его стремительное отступление. Не умещается в моем сознании мысль, ч[то]б[ы] мы могли победить германцев: ведь у них всякое изделие совершеннее нашего, а, следоват[ельно], и методика, и техника ведения боя должны превосходить наши; разве только нам помогут возникшие к[акие]-л[ибо] восстания в стране неприятеля, морозы и проч. стихийные явления, как вот теперь — с австрийцами, к[ото]рые будто бы бегут и бегут от нас. Случайно попадающихся под руку наших газет и не хочется читать — пишется в них лишь одно нам приятное, без минусов — одни плюсы, а душа жаждет правды. Рыская по апартаментам замка, нашел растоптанную и изорванную на полу среди сора — папскую буллу, удалось прочитать лишь «pontifex»[119] … Мучаются у нас с наведением мостов через Сан.

С 1 часу до 5 дня производил санитарный осмотр 1-й бригады 46-й п[ехотной] дивизии. Потрясающе грустная картина: дождь, промокли палатки, мокры сами солдатики, площадь стоянки загажена; солдаты по нескольку дней не видят хлеба, да и сухарей не хватает, каши тоже не едят; сапоги у многих совсем развалились; испробованные же мною щи с порцией мяса были вкусны; во многих ротах не хватает сахару, чаю, соли. Недостаток в хлебе восполняют употреблением картошки и овощей, по большей части сырых. Золотой наш солдатик: настроение в общем благодушное, даже веселое; «дайте нам, в-ство, только хлебушка сколько следует, и мы будем хоть куда», — говорят они, а то «в церкви просфоры дают больше, чем нам хлеба» — оттого-де мы несколько и ослабли… […]