Великая война. Первая мировая – предпосылки и развитие

Такой успех сам себе создал проблему. Как можно было бы его использовать? Гинденбург и Людендорф приводили свои доводы в пользу удара на север, направленного на Петроград: он вызвал бы крах русских в Польше. Но Фалькенгейн учитывал вступление в войну Италии, желал победы Болгарии в ее наступлении на Сербию, знал о размахе подготовки союзников к наступлению во Франции, поэтому опасался последствий затяжной кампании в глубине России. Он соглашался с более простым решением вопроса. В это время были сделаны некоторые шаги для сепаратного мира России с центральными державами, имея в виду ее нейтрализацию без капитуляции. Но они были отклонены царем. Война продолжалась, полная трагических обстоятельств для обреченных русских солдат и их изнуренных командиров. 4 августа пала Варшава, а в конце месяца в руках врага были горящие руины Брест-Литовска. 5 сентября царь взял на себя личное командование армией. Многие полагают, что с этих пор возросло влияние двора, прежде всего царицы, по общему мнению прогермански настроенной и находившейся под пагубным влиянием «старца» Распутина.

Это произошло на той стадии войны, когда армия стояла в 125 милях к востоку от Варшавы, но русский фронт стабилизировался и укрепился еще до того, как Фалькенгейн решил прервать кампанию. Но к этому не были готовы ни командование на востоке, ни австрийские союзники. Австрийцы настаивали на продолжении наступления в Галиции, но сами не могли ничего сделать, кроме отражения контратак оживших русских. На севере, несмотря на потерю Вильно и активные действия германской кавалерии, насчитывающей 30 тысяч, которая косила их тылы, русские были в состоянии стабилизировать линию обороны по рекам, озерам, лесам и болотам, где они могли бы перезимовать и собраться с силами. Разгневанный и разочарованный Гинденбург обвинял за полученные результаты стратегию Фалькенгейна; но тот не поддавался и не раскаивался. Самая крупная за всю войну кампания закончилась.

Результаты кампании нельзя измерить одной статистикой, а статистика была следующей. На пике своего успеха австро-германские войска продвинулись вперед на 300 миль, они захватили 3 тысячи орудий, вывели из строя 2 миллиона русских, из них около половины были взяты в плен. Но более важным было другое, – расстояния, по сути, ничто в такой необъятной стране, как Россия, даже потеря в живой силе при ее огромном населении была не так существенна, – это психологический удар и его политический результат. Русские чувствовали свое бессилие и главную вину за него возлагали на действующий режим. Смертельный удар был нанесен непосредственно царизму; многие из тех, кто приветствовал это, не понимали, какие разрушения повлечет за собой его падение. Но все же к концу 1915 года Россия не была побеждена, что еще проявится в ее поразительных свершениях следующего года. Фалькенгейн не довел до конца, как он полагал, «решающую деформацию русских наступательных сил». Потери его собственной армии также были очень велики. При последующем анализе стало ясно, что реальной жертвой Горлице-Тарнувской кампании стала не Россия, а Австро-Венгерская империя.

На последних этапах боев под Горлице-Тарнувом значительная часть опасений Фалькенгейна была связана с подготовкой союзников к наступлению на западе в связи с ослаблением внимания Германии к этому фронту, которое должно было также помочь России. Четыре германские дивизии были возвращены с востока, чтобы успеть к началу наступления союзников, но оно было отложено. Пользуясь затишьем, германцы успели подготовить вторые оборонительные линии на всех угрожаемых участках.

План Жоффра был грандиозен: основные силы 35 французских дивизий должны были атаковать в Шампани, а для 18 французских и 12 британских дивизий запланировали на то же время наступление в Артуа. Оголив свои крепости, французы собрали 2 тысячи тяжелых орудий, не считая 3 тысяч полевых орудий. 10 кавалерийских дивизий должны были подкрепить ожидаемый крупный прорыв. При наличии такого огромного количества боевой техники мало кто из французского командования сомневался в успехе; генерал Де Кастельно даже пророчил, что после артиллерийской подготовки пехота сможет наступать с винтовками наперевес – такое же ошибочное мнение высказал на Сомме почти год спустя генерал Роулинсон. Впоследствии многие критики издевались над планом сосредоточения кавалерии, которую на этой стадии войны французы и англичане использовали вплотную к фронту наступления. Недостатки конной армии в современных условиях были очевидны, но что сказали бы о генералах, которые начинали крупные сражения, не подготовив силы для развития успеха? Конница по-прежнему оставалась единственной реальной подвижной военной силой.