Великая война. Первая мировая – предпосылки и развитие

Прошло много времени, пока ужасные события 1 июля дошли до сознания британцев. Ни Хейг, ни командующий сражавшейся там 4-й армией генерал Роулинсон, никто из офицеров не делились случившимся с первым встречным. Военный корреспондент Филипп Гиббс написал в своей газете: «В целом это хороший день для Англии и Франции». Но когда британская общественность узнала, сколько жизней было загублено за этот короткий промежуток времени, шок был огромным. Его последствия ощущались на всем протяжении Первой мировой войны, влияя на британскую стратегию; они чувствуются и до сих пор. Одной из причин такой реакции был особый характер армии, маршировавшей в эту бойню. Потому что это была «армия Китченера» – энергичная, преданная и надежная; физическая и духовная элита британской нации, которая добровольно откликнулась на призыв лорда Китченера. Избиение этой породы людей было той ценой, которую заплатила Англия за принцип добровольности – принцип неадекватной жертвы.

По причине исхода боя 1 июля, по причине шока, по причине высоких качеств павших солдат правда о сражении на Сомме была в значительной степени скрыта. Не поняв это, нельзя отнестись с должным вниманием к тем 140 дням, последовавшим за этим ужасным вступлением. В течение этих дней британская армия нанесла первое серьезное поражение немцам, сделала первый шаг к разгрому, который привел к поражению Германии. В это время Великобритания играла ведущую роль на Западном фронте, что и предсказывал Хейг. Информация о бое 1 июля была представлена им так: «Враг несомненно сильно потрепан… Следовательно, наш курс правильный, и ему надо следовать без промедлений». Наблюдательный читатель обнаружит здесь эхо решения Гранта, когда федеральная армия отошла назад после кровопролитного сражения под Уилдернессом в 1864 году: «Отходите к Споттсильвании». Гранта осуждали столь же строго, как и Хейга. Однако его решение означало начало конца Конфедерации.

Сражение на Сомме бушевало в течение четырех с половиной месяцев. На правом фланге британцев сражение вела крупная группировка французов под командованием генерала Фоша. Сначала их действия были неожиданными для немцев, считавших, что Франция полностью истощена битвой под Верденом, и войска Фоша смогли продвинуться вперед, что резко контрастировало с неудачами британцев. Позже, когда немцы сосредоточили против них свои силы, французы вынуждены были остановиться; их окончательные потери достигли 195 тысяч, что сравнимо с потерями под Верденом. Они добились многого, но одной из наиболее досадных особенностей сражения была недостаточная координация их действий с британскими; только дважды – 1 июля и 15 сентября – франко-британские силы достигали полного единства действий. Корни всех британских неудач лежали в недостаточной подготовке войск; были попытки установить жесткий порядок действий как компенсацию за недостаточную подготовку – следствие июльских потерь. Мнение Хейга, что у него не армия, а «собрание дивизий», подтверждено в официальной немецкой монографии этой войны: «Британская армия… по-видимому, еще не достигла достаточно высокого тактического стандарта. Степень обученности пехоты явно отстает от немецкой, недостаток обучения особенно ярко проявился в неповоротливости движения больших масс. Но очень хорошо, в силу природной независимости характера, сражались мелкие подразделения вроде пулеметных команд, гранатометчиков, групп, удерживающих траншеи, и специальных патрулей». Медленно и постепенно эти качества совершенствовались, но это обошлось дорого. Первый шаг, показавший, на что они способны, был сделан две недели спустя после крупной неудачи – 14 июля, когда 22 тысячи тех же неопытных солдат под командой тех же неумелых штаб-офицеров тихо, под покровом ночи сосредоточились на полосе «ничейной земли» в 500 ярдах от передовой германской линии, которую они захватили на рассвете одним броском. Французский генерал Бальфурье был по-своему прав, когда, узнав о намерениях англичан, назвал их неосуществимыми. Начальник штаба Роулинсона Арчибальд Монтгомери резко возразил на это, обещая в случае неудачи съесть свою шляпу, но не предполагая, что это будет дословно воспринято французом. Узнав об удаче, он воскликнул с облегчением: «Alors, le general Montgomery ne mange pas son chapeau»[16].