Великая война России

В сообщении Альберта Кранца, доказывает С.Н. Азбелев, речь идет «о нападении литовского войска на новгородский отряд, возвращавшийся… в Новгород вдоль литовского рубежа. Весьма возможно, что справедливо и дополнительное указание Кранца, который пишет, что в этом нападении участвовали также и татары: часть бежавших с Куликова поля татар могла присоединиться к литовским отрядам… Сохранилась запись Епифания Премудрого, датированная 20 сентября 1380 г. (т. е. через 12 дней после Куликовской битвы): «…весть приде, яко литва грядут с агаряны» (т. е. с татарами)… однако столкновение с новгородцами, очевидно, исчерпало военный потенциал литовского войска».[318]

Германская «информация» о великой битве особенно существенна в том отношении, что иерарх католической церкви Альберт Кранц явно недоволен победой русских в «величайшем в памяти людей» (по его определению) сражении и не без злорадства сообщает о мести победителям, стремясь к тому же преувеличить ее действительные масштабы и значение.

Между тем в монгольском мире (например, в упомянутой ширазской хронике), не говоря уже о византийском, православном мире, разгром Мамая был воспринят совсем по-иному. И тут нельзя не вспомнить суждения о смысле Куликовской битвы, принадлежащие С.М. Соловьеву.

В своей знаменитой «Истории…» он писал, что «такой битвы, как Куликовская, еще не бывало прежде на Руси; от подобных битв давно уже отвыкла Европа. Побоища подобного рода происходили… в начале так называемых средних веков… во время страшных столкновений между европейскими и азиатскими народами… Куликовская победа… была знаком торжества Европы над Азиею…» Она должна была «решить великий в истории человечества вопрос — которой из этих частей света восторжествовать над другою? Таково всемирно-историческое значение Куликовской битвы».[319]

В этом несомненно ложном истолковании всемирно-исторического значения (опять-таки — несомненного!) Куликовской битвы выразилось, во-первых, мощное воздействие идеологии Запада (С.М. Соловьев, в сущности, преподносит Европу в качестве безусловного воплощения добра, а Азию — как бы «абсолютного зла»), и, во-вторых, недостаточная изученность реальной истории XIV века. Многочисленнейшие отдельные факты и, шире, тенденции этой истории, представленные на предыдущих страницах, опровергают господствующее до сих пор понимание Куликовской битвы как противоборства Руси с Золотой Ордой или — в глобальном смысле — Европы с Азией.

Мамаева орда, конечно, имела азиатское происхождение, но всецело оторвавшийся и отчужденный от монгольского государства Мамай вступил в теснейший союз с генуэзцами Кафы, то есть с авангардной силой Запада, и стал выполнять его волю, его «задания», включился, в ту политику, или, вернее, геополитику, которую Запад, руководимый папством, осуществлял в XIV столетии на всем протяжении «линии», отделявшей его от православной цивилизации.

В повестях и сказаниях конца XIV — начала XVI века не раз с полной определенностью утверждается, что Мамай имел целью сокрушение Православия, что он шел на Русь, дабы «разорити Православную Веру и оскверънити Святые Церкви и всему Христианству хощеть покорену от него быти».

Особенно примечательно в этом отношении одно место из «Слова о житии и преставлении великого князя Дмитрия Ивановича, царя русского» (ввиду архаичности текста цитирую перевод М.А. Салминой): «Мамай же, подстрекаемый лукавыми советниками, которые христианской веры держались, а сами творили дела нечестивых (о том, кто же были эти «советники», стоит поразмыслить… — В.К.), сказал князьям и вельможам своим: «Захвачу землю Русскую, и церкви христианские разорю…».[320]

Золотая Орда вовсе не преследовала подобную цель; более того, XIV–XV века были периодом высочайшего расцвета Православия на Руси, что доказывается, например, в известном сочинении «Святые Древней Руси» Георгия Федотова — хотя этот автор, будучи принципиальным «западником», крайне негативно относился к Золотой Орде.

И еще одно. В знаменитом сборнике Владимира Даля «Пословицы русского народа» содержится (даже в двух вариантах) пословица: «Много нам бед наделали — хан крымский да папа римский» (издание 1957 г., с. 348; см. также с. 144). Объединение, сближение столь далеких друг от друга, казалось бы, не имеющих ничего общего источников «бед» было бы не очень логично, если бы не имела места та историческая реальность, о которой идет речь и которая запечатлелась так или иначе в сказаниях о Куликовской битве, где связаны, соединены хозяин Крыма Мамай, «фряжская» Кафа и Рим. Я отнюдь не утверждаю, что приведенная пословица непосредственно «отразила» реальность 1380 года, но все же считаю возможным усматривать в ней связь и с этой реальностью, след своего рода исторической прапамяти о ней.