Великая война Сталина. Триумф Верховного Главнокомандующего

Его речь не была пропагандистским, популистским выступлением, рассчитанным на то, чтобы сорвать аплодисменты. Остановившись на опыте финской войны, Сталин подчеркнул: «Уроки войны очень суровые. Надо признать, что они показали – Красная Армия не подготовлена к ведению современной войны. Эти уроки внимательно изучаются, и принимаются экстренные меры в целях устранения серьезных недостатков военной техники и боевой подготовки войск».

Следует напомнить о том, что уровень боевой подготовки и недостатки, которые высветились в результате советско-финской войны, стали прямым следствием той практической деятельности, которую проводила в армии расстрелянная в 1937 году военно-троцкистская оппозиция. Те «полководцы», о которых было пролито много «слез» в период «реабилитационной» вакханалии.

Речь Сталина длилась 40 минут. В этой речи перед профессиональными военными он впервые произнес вслух то, о чем по дипломатическим соображениям избегал говорить открыто. Он оглашал сокровенное.

Генерал Лященко, участвовавший во встрече, записал эти слова Сталина: «У нас с Германией не сложились дружеские отношения. Война с Германией неизбежна…»

Правда, чтобы смягчить свое заявление, повернувшись к Молотову, он добавил: «Если товарищ Молотов и аппарат Наркоминдела сумеют оттянуть начало войны, – это наше счастье. А вы поезжайте и принимайте меры на местах по поднятию боеготовности войск».

Казалось бы, он сказал все. И то, что в выступлении перед огромной аудиторией Сталин не мог афишировать своего мнения о неизбежности войны, не требует пояснения. Банкет, даже для военных, не то место, где можно допускать утечку информации. Он мог быть уверенным, что его слова будут истолкованы правильно. Он был откровенным, но, как часто бывает, его предупреждение дошло не до всех.

И ему пришлось сказать больше, чем он хотел сказать. К этому его вынудил завершавший встречу тост начальника Артиллерийской академии генерала Сивкова. Генерал, учивший артиллеристов стрельбе на «трехдюймовой пушке», искал возвращения благосклонности Вождя и перестарался. В порыве лести он предложил выпить «за мир, за сталинскую политику мира, за творца этой политики… Иосифа Виссарионовича Сталина!». И Вождь «взорвался». Он не мог допустить недосказанности.

«Сталин, – вспоминал Энвер Муратов, – протестующе замахал рукой. Гости растерялись. Сталин что-то сказал Тимошенко, и тот объявил: «Слово просит товарищ Сталин». Раздались аплодисменты, но Сталин жестом приказал всем сесть.

Когда стало тихо, он начал свою речь. Он был очень разгневан, немножко заикался, и в его речи появился грузинский акцент.

«Этот генерал ничего не понял, – негромко сказал Сталин и повторил: – Он ничего не понял. Мы, коммунисты, – не пацифисты, мы всегда были против несправедливых войн, империалистических войн за передел мира, за порабощение и эксплуатацию трудящихся. Мы всегда были за справедливые войны за свободу и независимость народов, за революционные войны, за освобождение народов от капиталистической эксплуатации, за самую справедливую войну в защиту социалистического Отечества.

Германия хочет уничтожить наше социалистическое государство , завоеванное трудящимися под руководством Коммунистической партии Ленина.

Германия хочет уничтожить нашу великую Родину , Родину Ленина, завоевания Октября, истребить миллионы советских людей, а оставшихся в живых превратить в рабов. Спасти нашу Родину может только война с фашистской Германией и победа в этой войне. Я предлагаю выпить за войну, за наступление на войне, за нашу победу в этой войне».

Сталин осушил свой фужер, все в зале сделали то же самое. Воцарилась напряженная тишина…»

Присутствовавший на этой встрече Чадаев записал: «…С торжественного заседания все расходились с озабоченными лицами и тревожным чувством на душе. Слова Сталина «дело идет к войне» глубоко запали в сердце каждого».

После этого взволнованного выступления ни у кого из окружения Сталина уже не могло быть ни малейших сомнений в неизбежности войны. Этот эмоциональный всплеск, прорвавший оболочку, скрывающую клубок волнений и забот, тревог и проблем, окружавших Вождя, прозвучал остро и предупреждающе. 7 мая сообщение о назначении Сталина главой правительства – Председателем Совета Народных Комиссаров – появилось в печати.

Сталин знал, о чем говорит. Еще в середине апреля британский посол в Москве вручил Советскому правительству меморандум, в котором указывалось, что в случае затягивания войны определенные круги в Англии могут положительно воспринять идею прекращения противостояния с Рейхом на условиях Германии. И в этом случае откроется возможность для немецкой экспансии на Восток.

Более того, в этом документе без обиняков отмечалось: «…Правительство Великобритании не заинтересовано столь непосредственно в сохранении неприкосновенности Советского Союза , как, например, в сохранении Франции и некоторых других западных стран» [24] .