Великая война Сталина. Триумф Верховного Главнокомандующего

Чем руководствовался британский премьер, поделив сферы влияния? Расшифровывая смысл этого «чека на Европу», Черчилль пояснял потомкам в мемуарах: «Советская Россия имеет жизненно важные интересы в причерноморских странах». К ним он отнес Румынию и Болгарию. Грецию Черчилль присваивал себе: за «долгую традицию дружбы Великобритании с Грецией и ее интересы как средиземноморской державы».

Понимая, что Югославия была освобождена все же советскими войсками, он объясняет свой дележ «пополам» целью предотвращения гражданской войны между сербами, хорватами и словенцами. Признавая, что Красная Армия вошла в Венгрию, и хотя Великобритания и США не могли иметь на события абсолютно никакого влияния, он хотел рассматривать ее «как центральноевропейскую, а не балканскую страну».

Закончив составление своей таблицы, Черчилль передал листок Сталину. То был напряженный момент. И несомненно, что Сталин был поражен откровенно торгашеским жестом английского политика. «Наступила небольшая пауза, – продолжает Черчилль. – Затем он взял синий карандаш и, поставив на листке большую галку, вернул его мне. На урегулирование этого вопроса потребовалось не больше времени, чем нужно было для того, чтобы это написать».

Но было ли это согласием Сталина? Обычно, визируя документы, он ставил подпись, а в случае обязывающей вынужденности – только инициал «И». В данных обстоятельствах он ограничился лишь «галкой».

Сталин не писал мемуаров, но очевидно, что, хотя он и не подал вида, – он был шокирован импульсивным жестом англичанина, и Черчилль почувствовал это. «Затем наступило долгое молчание, – вспоминает он. – Исписанный карандашом листок бумаги (сиротливо. – К. Р. ) лежал в центре стола. Наконец я сказал: «Не покажется ли несколько циничным, что мы решили эти вопросы, имеющие жизненно важное значение для миллионов людей, как бы экспромтом? Давайте сожжем эту бумажку». «Нет, оставьте ее себе», – сказал Сталин».

И все же даже на исходе жизни Черчилль не понял той ошибки, которую он допустил своим непродуманным жестом. Заканчивалась огромная и страшная война, которая унесла жизни миллионов людей, а еще большему количеству принесла огромные невыносимые страдания. Конечной целью этого величайшего сражения было уничтожение еще укрывшегося в «берлоге неубитого зверя». Рыцарское благородство союзников в этот исторический момент заключалось в том, что освобожденные от нацистского ига народы обретали долгожданный и выстраданный мир. Сталин глубоко чувствовал это.

Осознание своей роли как лидеров освобождения, объединителей и созидателей мира должно было возвышать глав антинацистской коалиции. Оно логически могло проявиться во взаимном сближении союзников и выразиться в подчеркивании доверия и даже взаимных уступок двух государственных деятелей, находящихся уже далеко не в молодом возрасте. И Сталин пойдет на эти уступки, в частности в вопросе с Австрией, считая, что свою «судьбу должны решать сами народы».

Само предложение британским премьером тезиса о разграничении сфер влияния заключалось даже не в цинизме по отношению к народам стран, чью судьбу так поспешно пытался разрешить Черчилль. Своим дележом он подчеркнул наличие своих непримиримых интересов. Он как бы призвал к «разводу по-британски», неосторожно продемонстрировав, что в его подсознании живет не чувство союзнического товарищества, а психология мелкого колониального лавочника.

Такие или подобные мысли появились в момент двух пауз, которые выдержал Сталин. «Галочка», поставленная Сталиным, вовсе не свидетельствовала о выражении им согласия с Черчиллем. Это был символ, означавший, что он ознакомлен с документом, а фраза «оставьте ее себе» – почти укоряющий жест разочарования в отношении оппонента.

По существу, Черчилль неосмотрительно продемонстрировал Сталину тот камень, который он держал за пазухой. Сталин не намеревался делить Европу; его прямые государственные интересы не распространялись дальше граничащей с СССР Польши. Но, в отличие от троцкистов, Сталин не собирался и экспортировать революции. Более того, похоже, что к этому периоду он вообще пересмотрел некоторые воззрения на революции.

Как свидетельствует М. Джилас, мысль о том, что «в социализме возникли новые явления, социализм теперь достигается другими методами, чем в прошлом», Сталин позже выскажет в беседе с Тито. «Сегодня социализм, – сказал он, – возможен даже в условиях английской монархии. Революция теперь не должна происходить повсюду. Совсем недавно у нас была делегация британских лейбористов, мы среди прочего обсуждали и это. Да, появилось много нового. Да, социализм возможен даже при английской монархии».

Пожалуй, можно доверять этим утверждениям Джиласа, этому смыслу бесед с югославскими лидерами. Сталин был не из тех людей, которым можно было подсказывать или навязывать мнения, но он был достаточно искушен в искусстве мировой политики и подготовлен к изменению ее неписаных правил.