Великая война

Настоящий офицерский бал, ничего не скажешь, подумал генерал, и громко позвал своего начальника штаба генерала Янушкевича. С кем же следует танцевать главнокомандующему, как не со своим преданным начальником штаба? Он окликнул его, и тот мгновенно оказался у него за спиной. Поначалу они не могли договориться, кто будет вести в танце, но потом мужская роль, естественно, была отдана командующему, и он словно завороженный полетел со своим партнером по навощенному паркету. Шаги начальника генерального штаба сначала были легкими, словно у танцовщицы из бара, потом он все труднее и труднее попадал в такт шагам и движениям партнера. Генерал заметил, что Янушкевич тает, что улыбка исчезает с его лица. Вскоре он не мог не только танцевать, но и вообще сдвинуться с места. Музыка остановилась, и теперь главнокомандующий с удивлением заметил, что рядом с ним в зале находятся сотни глиняных фигур, каждая со своим лицом, и что именно с одной из них он и танцевал. Потом наступила последняя часть сна. Он бежал между рядами изваяний — в этом зале их были тысячи — и заметил, что у каждого по глиняной груди стекает струйка крови. Казалось, что одних кто-то уколол в грудь швейной иглой, так мало крови виднелось между пуговицами их мундиров, а у других на груди расцветали алые лилии… Но никто не падал. Все оставались в обороне танцевального фронта и, казалось, ожидали, что вот-вот снова грянет музыка и начнется «danse macabre»[2], но в этот момент генерал проснулся и сухими губами прошептал: «Мор будет страшным».

Он позвал адъютанта и попросил принести стакан холодной воды и примочку на голову. Только через полчаса он пришел в себя, и его спартанский ум снова начал размышлять о линиях столкновения, стратегических высотах, природных препятствиях и погодных условиях так, как будто бы под небом и на земле людей никогда не было и нет. В тот день он потребовал, чтобы обед ему принесли из обычной солдатской столовой, а послеполуденный чай подсластил сахарином. Следующей ночью он долго боялся лечь на свою металлическую койку. Уже под утро «Железный князь» понял, что эту войну выиграют не кони, а техника. Какой мощной стала бы армия, появись возможность перебрасывать воинские части поездами или даже аэропланами, подумал он, но понял также, что для русской армии это невозможно.

И все-таки один солдат отправился на войну аэропланом. Между тем этот солдат никогда не возьмет в руки оружие; ему еще в Берлине сказали, что в Германии достаточно солдат, пригодных для того, чтобы пожертвовать их богу войны, и нужно думать о том, как сохранить наиболее талантливых людей для послевоенного времени, с тем чтобы не исчезла сама цивилизация, когда суровая мировая война завершится неминуемой немецкой победой. Имя этого солдата было Ханс-Дитер Уйс. Маэстро Уйс получил назначение в штаб генерала фон Клюка, где нужно было организовать концерты для офицеров высшего ранга. При посадке в аэроплан ему выдали кожаный комбинезон с капюшоном, авиаторские очки и красный шарф, фирменный знак немецких летчиков. Аэропланом управлял ас Дитрих Элерих, удививший авиационный мир тем, что поднял свой самолет на высоту восемь тысяч метров. В эскадрилье было еще восемь бипланов немецкого производства. «На Париж!» — провожали их неистовые крики товарищей и пилотов цеппелинов, а Ханс-Дитер, ни мгновения не сомневавшийся в победе, подумал, как его встретит довоенная публика, когда он выйдет к ней на сцену в качестве победителя и исполнит на немецком языке партию Мефистофеля из «Фауста» Гуно. Но о послевоенном времени сейчас, в начале войны, Уйс не решался думать. Самолет приземлился при сильном ветре на покрытую травой поляну небольшого аэродрома в Звере к северу от Брюсселя. Посадка была жесткой. Он был счастлив, что вернулся на землю, однако не хотел показывать своего страха, хотя бледность лица могла бы выдать его. При знакомстве с несколькими генералами из штаба фон Клюка он подумал, что музыка способна примирить враждующие нации, но даже не представлял себе, что уже в 1914 году сможет проверить это, причем в одно совершенно неожиданное мгновение.

В этот день, в четырехстах километрах южнее, в свой авиационный полк на аэродром возле города Бизино направился и солдат Кокто. На медицинском осмотре его сочли худосочным, но в армию все-таки взяли. Ему было плохо, очень плохо в день призыва и на следующий день, когда из него выходила непереваренная дробь, но он был счастлив, что еще жив и стал французским солдатом. Теперь — на фронт. Да кому есть дело до этой войны? Форма и подтвержденная свидетельством воинская слава — вот что самое важное. Он принялся мечтать. Он возвращается в Париж в мундире победителя, входит в кафе «Ротонда», принадлежащее дядюшке Либиону, и садится за стол рядом с Пикассо…

ВОЙНА

«Будет большая война».