Великая волшебница, вернувшаяся триста лет спустя (СИ)

Чуть не отскочила: так задумалась, что не заметила подошедшего, хотя он был широк в плечах и прилично выше. Как и я, он не снял капюшона дорожного плаща. Рассматривал меня внимательно, и я смотрела в ответ, хотя я бы и так на него уставилась: он был слишком хорош со своим волевым подбородком, чётко очерченными пухлыми губами, прямым носом и выразительными синими глазами в обрамлении чёрных ресниц. Чёрными были и аккуратные брови, хотя выглядывающие из-под капюшона волосы отливали золотом спелой пшеницы.

Хуже красивой женщины может быть только красивый мужчина.

— Отвали, — прихватив кружку, я развернулась в поисках свободного стола.

И ничуть не удивилась, когда синеглазый последовал за мной к выбранному месту. В голове продолжало шуметь, а груди — всё разрываться.

— Что ж ты такая грубая, — он с безмятежной улыбкой сел напротив.

Я подалась вперёд и доверительно сообщила:

— Терпеть не могу синеглазых. Так что просто отвали.

По наглым глазам было видно: он не послушает.

Глава 12. Навязчивый помощник

— У нас приличное заведение, надеюсь, проблем не будет, — хозяин гостиницы, перебирая в пальцах полученные серебрушки, с опаской смотрел на висящую на плече магистра Армана девушку в мужском костюме.

— Если возникнут проблемы, я заплачу, — пообещал Арман и развернулся к лестнице.

Ступени поскрипывали под ним, посетители изредка косились в его сторону, а служанка, ведущая его за собой, смотрела в пол. Она открыла комнату и с осуждающе поджатыми губами поспешила прочь. Оказавшись внутри, Арман ногой захлопнул дверь и прошагал к кровати. Как и в прошлый раз он придержал Лилиан, когда сгружал её с плеча на постель, и аккуратно уложил.

Только в этот раз он предполагал, что Лилиан не притворяется, а действительно находится без сознания. Склонившись к ней, Арман прищурился и долго всматривался в лицо, чуть подрагивающие ресницы и припухшую нижнюю губу.

— Совсем не умеешь пить, да? — Он отступил и потёр горло, слегка першащее от заклинания изменения голоса.

* * *

Голова… боги, моя голова собиралась взорваться. Чуть повернула её на подушке, и…

Так. Подушка. Кровать. Похмелье. Боги… которых низвергли, я забыла, что такое похмелье. Всё, пока не достигну второго круга с его ускоренной регенерацией — никакой выпивки.

Вот вообще!

И сушняк. И тошнота. Боги — или кто там это сделал — оживили меня только для того, чтобы издеваться? Воды…

И что вчера было? Помню, пила, а напротив ухмылялся синеглазый тип и интересовался, не стоит ли мне хотя бы закусить, прежде чем достигать дна. Что ответила — не помню. Как в кровати оказалась — тоже не помню. Но одета, а по ощущениям честь тельца не пострадала. Но моя голова…

Боги, за что?

— Зелье от похмелья на тумбочке рядом.

Я даже не дёрнулась. Потому что этот мужчина меня не тронул и обеспечил зельем от похмелья. С трудом открыла тяжёлые-тяжёлые веки: обычная комната приличного трактира, словно я ещё в своём времени, а не на триста лет позже. Может, меня обманули? За такой срок должно хоть что-то в быту измениться!

Синеглазка сидел у окна и читал тонкую книжицу. Тусклый свет падал на пожелтевшие страницы, очерчивал его широкие обтянутые рубашкой плечи, светлые чуть вьющиеся волосы, левую половину прекрасного лица.

Но меня больше интересовало другое: я повернула голову и уставилась на гранёный флакон с заострённой пробкой. Рядом располагалась кружка с кувшином. Сдерживая желудок от всяких непотребных вещей, проползла к краю постели. На полу даже тазик имелся, но всё обошлось, я ухватила зелье, откупорила, выпуская его противный солоноватый запах, и выдула спасительную жидкость одним махом.

Прохлада разливалась по телу от пищевода к животу и дальше. Отступала тошнота, проходила головная боль, и даже ощущение жажды притупилось. Я потянулась к кувшину…

— Кружка уже налита, — предупредил Синеглазка-не-знаю-как-его-там.

Обхватив кружку подрагивающими пальцами, я выпила прохладную воду и, оставив пустую посудину на тумбочке, откинулась на кровать.

Жить можно.

Прохлада антипохмелина расслабляла и очищала тело и разум. Хотя разум лучше бы оставался в тумане: я по-прежнему не помнила, что происходило после кружки пойла, зато рассказанное бандитами просто разрывало сознание.

Я уткнулась лицом в подушку.

Триста лет. Целых триста лет! Никого больше нет. Внутри разверзалась пустота, сковывала холодом дрожащие внутренности.

Может, поплакать?

— Я не мешаю? — осведомился Синеглазка.

Для меня не проблема, если рядом кто-то шебуршится (жизнь наёмницы и не к такому приучает), и поплакать я могла при постороннем, но этот мужчина, несмотря на заботливость, почему-то дико раздражал. Это странно: я умела игнорировать людей, даже если они орали у меня перед носом, но этот тип… прямо бесил своей смазливой мордашкой. И низким вибрирующим голосом, даже тем, как он закрыл книжицу, оставив между страницами палец, тоже раздражало.

— Если отвечу «мешаешь», ты свалишь? — хрипло спросила я.