Великая Женская Любовь (сборник)

Потом, словно какая-то сила ею управляла, – встала, погасила свет на кухне, с вешалки легкую куртку сорвала – прохладно уже на улице —, и легко, по-девичьи, по ступеням сбежав, направилась к скамейке в глубине двора. И, сев на нее, волнуясь отчего-то (как девочка!) стала ждать, когда в слабо освещенном проеме арки появится Андрей.

– Андрюша, – поправила она себя. – Андрюшенька…

И сидела тихо, ни о чем не думая. Просто сидела и мужа своего любимого ждала. Но подумала вдруг: «А если именно сегодня что-то случится, и он не придет?..»

И закричала где-то внутри: «Нет, я так не хочу!.. Я не хочу, как мама…»

И головой покачала несогласно. И с надеждой на темную арку посмотрела – пусть только придет, пусть только вернется… И подумала опять: «Я не хочу опоздать… Я не хочу мучиться оттого, что не отлюбила, что не отдала… – И сама себя успокоила: – Он сейчас придет – и все будет хорошо…»

И, словно услыхав ее мысли и согласившись с ними, муж вошел в проем арки. И она одновременно увидела его и услышала его шаги, узнала их.

И радость оттого, что она узнала эти родные шаги, словно сложилась с той радостью, когда она узнавала его шаги давно, в молодости. И она пружиняще, торопливо пошла ему навстречу, и издалека, в свете фонаря, увидев лицо его родное и удивленный взгляд – сказала только:

– Андрюшенька, я тебя ждала… Мне захотелось тебя встретить…

И близко подошла – ив объятия его упала, которые он, словно в нем Андрюшенька проснулся, – ей открыл. И несколько мгновений они так и стояли, обнявшись, а потом – пошли к подъезду. И она руку свою, которая его обнимала, – не сняла. И он свою не убрал. И так шли они до подъезда – одним целым, как давно не ходили. Молча, но ощущая, что они – вместе, поднялись в дом.

И только когда вошел он на кухню и увидел стол, накрытый для него, и две чашки – символ их любви, что-то в лице его дрогнуло. А она, ставя на стол любимый его пирог, спросила:

– Как дела, Андрюшенька? Как настроение?..

…Трели звонка звучали и звучали. И, уже просыпаясь, поняла она, что звучат они наяву, не во сне. С трудом отрывая от подушки голову, утомленная этой ночью, она увидела рядом крепко спящего мужа. Улыбнулась его крепкому сну, подумав: «Устал, дорогой…» – и, осторожно сняв с себя его руку, пошла в коридор на звонок.

– Мам, извини, что разбудила, я на минутку… – сказала Наташа, входя в квартиру. – Я только вещи возьму, мы с Машкой на дачу собрались ехать, а у меня дома теплого ничего нет…

Сумка с ее вещами стояла неразобранной – как принесла ее Наташа, поссорившись в очередной раз с мужем, в очередной раз расставшись с ним, так и ждала та своей хозяйки.

И пока Наташа быстро доставала теплую куртку, укладывала в пакет кроссовки, Катя молча смотрела на дочь. Спросила только:

– Иван дома?

– Дома, где ему быть, – холодно бросила дочь, и по лицу ее было видно: не рада она, что муж ее дома.

– Он с вами не едет?

– А чего ему там делать? – все так же холодно, недовольно, что мать завела этот разговор, ответила Наташа и пошла к двери.

– Знаешь, детка, что я тебе скажу… – произнесла мать, остановив дочь. Взяла ее за плечи, к себе развернула и глубоко в глаза ей посмотрела. – Бросай ты все эти вещи, бросай всю свою затею с дачей… Иди домой – и люби мужа…

И, глядя на удивленное, с широко раскрывшимися глазами лицо дочери, проговорила твердо и медленно:

– Иди домой и люби мужа!.. – И добавила: – Иди и люби!..

Последняя – любовь?

Это было детское ведерко Иришки. С ним она, малышка, сидела когда-то в песочнице, маленькой лопаткой старательно наполняла его влажным песком, потом переворачивала, стучала по его глянцевому синему боку с белыми ромашками – делала из него «куличик», который не хотел держаться, рассыпался.

Письма лежали на полу, рядом с ведерком. И то, что лежали они рядом – ведерко ее дочери и письма Димы, ее мальчика – было так символично, как будто встретились они, наконец, все вместе и все тайное стало явным.

«Нет, не стало…» – подумала она. И для того чтобы никогда не стало – она и должна сделать то, что задумала. На что ой как страшно ей было решиться. Но она сделает это, потому что это единственный выход…

Она села рядом с письмами, рукой их накрыла. И будто от стопки этой исходило тепло, жар. Так ей казалось…

Она знала их наизусть. Она узнавала их, едва на них взглянув, – каждый конверт. Она знала – что в нем, какой лист бумаги, какие чувства, какое настроение несет письмо… Она могла представить текст каждого письма, помнила, в каком месте, когда она читала его, ее бросало в жар, в каком – в висках стучало и сердце начинало биться быстрее…

«Мальчик мой», – подумала она с любовью. С такой любовью…

Эти письма были полны любви. Его любви, которой он наполнял строчки. И она, получая письмо по почте до востребования, несла его в руке, чтобы чувствовать тепло это, любовь его – сквозь конверт. Она несла его, не открывая, пока не садилась на лавочку, скрытую в густой тени разросшейся сирени. Тогда она жадно, дрожащими руками обрывала край и начинала читать – так же жадно, впитывая в себя каждое слово, фразу и – его любовь…