Великан

— Вот и езжайте сами, а я устал, - вырываюсь из цепких рук мамы, которая пытается получше рассмотреть мое распухшее лицо. Наверняка довольно сильно распухшее - я потрогал его руками и очертания показались мне совершенно не знакомыми. - Давайте так, я сейчас обработаю синяки, приму ванну и лягу спать. А если завтра что-то будет болеть, то поедем к врачу.

«Завтра будет болеть все», - беззвучно говорю сам себе, но родителям об этом знать не обязательно. Сегодня четверг, мне только пятницу перетерпеть, а в субботу они все равно уедут на дачу, не смогут не уехать, иначе там весь урожай без полива пропадет.

Мы еще спорим какое-то время, но все же я одерживаю верх. Родители помогают мне обработать часть ран, а потом я запираюсь в ванной. В горячей воде поначалу очень неуютно, я вообще с большим трудом заставляю себя влезть в ванну, стискиваю зубы и едва не стону от боли. Но текут минуты – и боль начинает отступать, мышцы расслабляются. В конце концов, я едва не засыпаю.

Проклятый день все же подходит к своему завершению. Еще один паршивый день из тусклой жизни толстого пацана, который не может постоять за себя. Но только сегодня я сделал то, чего не делал никогда прежде: я не просил не бить меня, не унижался. Оказывается, это так просто, хоть и очень болезненно.

Однако вопрос остается открытым – какое решение было правильным? То, что принял я – и в итоге получил ногами и по голове, и по корпусу. Или другое – то, в котором я ползу к ожидающим и хихикающим под фонарем девчонкам? Да – унизительно. Да – стыдно. Но внутренности не отбиты и лицо не похоже на место побоища диких пчел.

Что важнее? Здоровье или гордость? Тем более моя гордость – давно загнанная под лавку.

Я ненавижу свое детство, ненавижу школу и учителей, которые закрывают глаза на творящееся у них перед носом. Каждый год в любом классе и в любой школе есть как минимум один отщепенец, которого принято чмырить. Кому-то достается больше, кому-то меньше. Хорошо, когда нападкам подвергается не один человек - тогда внимание атакующих распыляется. Дети жестоки и всегда найдут, к чему прицепиться. В моем же случае им даже повод не нужен. Жирдяй, который не умеет дать сдачи, автоматически становится объектом травли.

И взрослые отлично все это понимают, но предпочитают оставить на самотек. Мол, сами разберутся, закалятся, перебесятся. Дети, что с них взять? Но достаточно вылезти в интернет и в любом поисковике набрать несколько правильных слов, чтобы в полной мере насладиться видосами с «невинными» школьными разборками.

Я ненавижу их всех, смотрящих на нас, детей и подростков, с высоты своего возраста и опыта. Двуличных, улыбающихся, уверяющих, что все будет хорошо. Только не все справляются. Знаю случаи, когда вот такие, вконец затравленные, теряли последнюю надежду на нормальную жизнь и решались на страшные шаги. Нет, у меня ни разу не возникло мысли покончить с собой. А вот отомстить… это - да. Хотя бы в мечтах. Потому что проделать хоть что-то из обдумываемого в реальности не смогу ни за что. Плохо, противно, стыдно, но хотя бы здесь я себе не вру.

Впрочем, плевать, скоро выпускной, а потом я пошлю и школу, и учителей так далеко, что больше никогда о них не вспомню.

Чуть-чуть. Осталось потерпеть совсем чуть-чуть.

Глава третья

Я сижу в Макдаке и с сомнением смотрю на большую порцию картошки-фри. Двойной гамбургер и половину молочного коктейля я уже приговорил, но до сих пор голоден. Знаю, что это абсолютно пустая и мусорная еда, только ничего не могу с собой поделать. Это же вкусно! А что еще, если не вкусная еда, способно скрасить серые будни и хотя бы немного приподнять подавленное настроение?

А настроение у меня – хуже некуда. Со времени драки прошла неделя – и я, в целом, уже неплохо себя чувствую. Синяки на роже остались, конечно, но хотя бы сошли отеки. А вот колено все еще болит. И это очень отвлекает и мешает. Я даже на унитаз не могу нормально сесть и подняться, не говоря уж о том, чтобы подняться на наш шестой этаж, когда в доме снова не работают лифты. Да они почти все время не работают.

Родители были вынуждены уехать, но не на дачу, а на похороны. У нас умерла какая-то дальняя родственница. Вернее, дальняя для меня, но не для них. Я, весь расписной в коричнево-синих разводах, ехать наотрез отказался, да они и не настаивали. Только мама очень просила, чтобы никуда не выходил из дома без крайней на то необходимости. В школу она все же позвонила, но лишь для того, чтобы сказать, что я приболел. Наготовила целый холодильник еды и попросила соседку, Инну Павловну, заглядывать ко мне по вечерам – вроде как приглядывать на всякий случай.