Великан

Он говорит что-то еще, ему вторят злой смех и ругань, но мне уже все равно. Уже не чувствую боли, а мир вокруг стремительно схлопывается до размеров одной единственной светлой точки на уровне моих глаз. Наверное, это мой телефон со все еще горящим фонариком.

Последнее, что успеваю осознать перед очередным отключением, женский голос:

— Хватит, вы же его убьете…

Темнота.

Тишина.

Последующие часы помню урывками. Какие-то отчаянные крики, звуки далекой сирены, бьющий в глаза противный свет. Снова крики, тошнотворный запах лекарств, люди в белых халатах. Снова яркий свет. Больно. Сразу везде. Особенно болит рука. И голова. И в груди что-то тянет, будто оттуда сквозь небольшой надрез вытаскивают внутренности.

Темнота.

Тишина.

— Стасик, как ты? - надо мной склонилась заплаканная мама. Пытается улыбаться, но из ее глаз катятся и катятся слезы.

— Все хорошо, - в горле очень сухо, настолько, что едва протолкнешь слова. - Попить.

— Да-да, конечно, - она возится в стороне и выше от моей головы. Слышу звук наливаемой воды.

Руки мамы дрожат, когда она подносит к моим губам пластиковый стаканчик. Приподнимаю голову и пью. Жадно, разом все, что она мне дает.

— Еще.

— Ты горе мое, - плачет мама, когда я, наконец, напился. - Больше никаких жить отдельно. После выписки сразу домой. Мы с отцом…

— Вы с отцом большие молодцы, - улыбаюсь ей растрескавшимися губами. - Но обратно я не вернусь, прости.

— Но почему? С кем ты связался? Что случилось? Почему не хочешь жить дома? Мы что-то не так сделали?

Как много вопросов на мою несчастную гудящую голову.

— Ничего особенного не случилось. – Сам выбираю вопрос, на который буду отвечать. Ну, как отвечать, немного отбрехаться. Не хочу рассказывать ей, с чего все началось. Знаю, что не поймет и не оценит. Да и не нужна мне чья-либо оценка. Тогда, зимой, поступил так, как считал нужным. И знал, что могу огрести в ответку. Вот и огреб. - Просто оказался в плохое время в плохом месте. Что со мной? Что-то серьезное?

Не могу пока осмотреть себя - тяжело даже просто приподниматься. Сил нет никаких. Такое ощущение, что не ел минимум неделю. Еще и голова кружится. И челюсть – каждое слово дается с большим трудом, но это и понятно, наполучал я по ней достаточно.

— У тебя серьезный перелом правой руки, - губы мамы снова дрожат, но она все же собирается с духом, выдыхает и продолжает. – Сотрясение головного мозга, многочисленные ушибы и ссадины. Слава богу, внутренние органы не пострадали. Стасик, ну, как так? Что ты там забыл?

— Просто шел домой. Я ни с чем не связался и никуда не влип, если ты об этом. Просто не повезло. Но это тоже опыт, - улыбаюсь ей. - Не самый приятный, спорить не буду, но опыт. Надолго я здесь?

— И ты так просто об этом говоришь? – удивляется мама и какое-то время молчит, видимо, ожидая моего пояснения, но его нет. - Пока не поправишься! – все же отвечает. Ее голос становится серьезным и непреклонным. - Мы с отцом будем дежурить по очереди.

— Это ни к чему. Ты же видишь - все в порядке. Самое страшное позади. Теперь только поправиться осталось.

— Ты совсем себя не бережешь! Так хоть о нас с отцом подумай! Мы еще внуков хотим понянчить.

А вот переход на ожидаемых внуков – последний аргумент. И вступает он в дело, когда все иные уже исчерпаны.

Я понимаю, что она сейчас не в себе. Понимаю, что очень переживает, наверняка на одних таблетках живет. И мне очень стыдно, что заставляю ее испытывать всю эту боль.

— Все будет хорошо, - говорю ей, стараясь, чтобы голос звучал по-доброму и уверенно. - Люди иногда дерутся. Так бывает. Тем более пацаны. Это нормально.

— Но не так же жестоко!

— Я жив - это главное. Правда?

Она кивает, но, само собой, я ее не переубедил.

Первые дни в больнице - самые трудные. Встаю я уже к вечеру, но хожу все равно очень мало, только до туалета и обратно. Головокружение появляется сразу, когда поднимаюсь с кровати, и нужно немного посидеть, чтобы все более или менее успокоилось. Сил действительно очень мало, постоянно хочется спать. А еще мое лицо больше походит на очень сильно испорченное яблоко, к тому же раскраска этого «яблока» постоянно меняется. Новый день, а у тебя новая рожа. Весело и неожиданно.

Хуже всего с правой рукой, похоже, с ней восстанавливаться придется дольше всего. Уж ни о каких тренировках в ближайшее время точно думать не приходится.

Я лежу в общей палате на четырех человек, но сейчас тут занята только соседняя койка - тщедушным мужичком с желтоватым лицом, который, насколько я понял с его же немногочисленных слов, лишился четырех пальцев, работая на заводе на станке.

— Бухой пришел, понимаешь, - сокрушался мужичек. - Ну, не так, чтобы сильно. Да и не в первой. А оно вон как вышло.

Больше всего мужичек сокрушался, что руководство завода может ему не выплатить компенсацию, так как при госпитализации в его крови обнаружились приличные промилле.