Великан Севера

С силой выдернув изрядно закопавшийся в землю щит, мне, наконец, удалось оглядеться, и если реакция зрителей меня мало интересовала, то вот выражение лица Ульфрика было для меня слаще любого мёда. Недоумение, неверие и где-то в глубине его глаз, зарождающееся отчаяние.

Первая попытка сблизиться с противником едва не закончилась моим падением, всё же ту’ум неплохо потрепал меня, и чтобы нормально двигаться, приходилось контролировать мельчайшее движение тела. Видя моё состояние, Ульфрик немного расслабился и сам пошёл на сближение.

Приближаясь ко мне неспешным шагом, мой противник, уверившись в своей победе, а я, чтобы не разочаровывать его, продолжал стоять, оперившись на щит, откровенно тянул время и красовался, и остановился только тогда, когда оказался в зоне поражения моей булавы. И вот, картина повторяется, полный бахвальства взгляд, открытая позиция и постепенно вздымающаяся грудь. Пора.

Немного придя в себя, и полностью сконцентрировавшись на своих движениях, я совершаю один единственный шаг в сторону противника. Шестопёр так же приходит в движение, постепенно набирая скорость. Теперь всё зависит от скорости, ни я, ни мой противник уже не успеваем уклониться, и чья атака окажется быстрее, тот и победит.

Немного помутнённое сознание слышит первую часть крика, но силовая волна пока не срывается с губ Ульфрика, давая мне шанс на победу. Второе слово крика произнесено, но уже поздно, и сверкающим метеором, боёк шестопёра врезается в бок Буревестника, сминая доспехи, кости и плоть. Мой удар вышел не таким сильным, как я рассчитывал, и потому сломанное тело отбрасывает в сторону всего на несколько метров.

Но, последнее слово крика срывается с губ Ульфрика, усиленное воздухом, буквально выбитым из его груди моим ударом, кажется, придавая ту’уму дополнительной мощи. Разрушительная волна чистой силы вновь является миру, но в этот раз пролетает мимо меня, раскидывая толпу зевак, собравшихся посмотреть на наш поединок.

Крики и стоны ворвались в мой до этого полностью беззвучный мир. Кто-то скандировал моё имя, кто посылал на мою голову проклятья, а кто-то, попавший под последнюю атаку Ульфрика, стонал от боли. Но главное, что всё было кончено. Я, пусть и слегка пошатываясь, твёрдо стоял на земле, а мой противник, захлёбываясь собственной кровью, валялся в центре круга сломанной куклой.

Шаг. Ещё шаг. С каждым пройденным метром мне становилось лучше, а до этого кружившийся мир возвращался в норму. Встав перед Ульфриком, я посмотрел в его затухающие глаза, где застыла по-настоящему детская обида и непонимание, как же так, ведь он не мог проиграть. Хотелось сплюнуть на труп этого идиота, который из-за своей гордыни и тупости чуть не погубил тысячи жизней, но сделать это мне мешало забрало.

— Кто-то из присутствующих считает, что победа в этом поединке мне досталась не честно? — подняв забрало, спросил я, когда остатки жизни покинули тело ярла Виндхельма.

Тишина была мне ответом, моё войско хотело услышать, рискнёт ли кто-то ещё бросить мне вызов, а враги ещё не пришли в себя от произошедшего. Прошли десять секунд, потом ещё двадцать, но никто так и не решился бросить мне вызов, а потому, я сделал то, ради чего пришёл в Виндхельм, а именно, отрубил голову Ульфрика его же топором, и неся её за волосы пошёл в сторону городских ворот. Никто не смел меня остановить и пришедшие за мной войска последовали за мной. Бывшие Братья Бури, а теперь просто толпа, потерявшая своего вдохновителя, безмолвно расступалась перед нами, не чиня никаких препятствий.

Дальнейшие события не стоили особого внимания: Ульф Огневолосый занял трон Исграмора и принял клятву верности от всех кланов Истмарка, официально став ярлом Виндхельма, офицеров Братьев Бури вязали и сажали в клетки, как и самых рьяных рядовых, чтобы доставить их на суд. Во всю эту кутерьму я особо не вмешивался, грозно сидя у подножья трона и одним своим видом делая придворных и прочих танов намного более сговорчивыми. В мелких стычках по всему городу и патрулях прошёл день, а за ним и ночь, Огневолосые быстро перехватили у людей Буревестника все основные рычаги власти и сейчас налаживали жизнь города под себя, заключая договора и союзы с теми, кто их поддерживал, и поражая в правах тех, кто с ними враждовал.