Велики амбиции, да мала амуниция

– Дорогая, милая, любимая тётушка! Я теперь счастлива! Вчера нашёлся мой отец! Ты представляешь, он ничего не знал обо мне все эти годы, а, узнав, принялся искать и нашёл! Представляю, как ты будешь рада! А как бы была рада матушка… Ведь она считала отца погибшим. Все мы считали. А он оказался жив! Просто не мог приехать прежде… Просто не знал, где нас искать… Тётушка, он невероятно добр! Он снял мне комнату и нанял педагогов… Теперь я буду ходить на курсы! А ещё отец купил мне несколько безумно красивых платьев, о которых я даже мечтать не могла… О, тётушка, это всё похоже на сказку! Какое-то чудо! А ещё я была у отца дома… Правда, он не велит мне к нему приходить, потому что очень много работает… Но я не удержалась и пришла! Я встретила у него очень интересного молодого человека… Он так смотрел на меня, что я даже покраснела… Тётушка, признаюсь тебе, что он мне очень понравился. Настоящий красавец… Кажется, из благородных. Завтра мы с отцом будем вместе. Он обещал… Мысли у меня путаются теперь: столько всего сразу! Ах, если бы ещё ты приехала! Ведь у меня никого нет роднее тебя! Обнимаю тебя, бесценная, самая любимая тётушка! Целую много-много раз твои руки! Твоя Людочка. Когда будешь мне отвечать, не пиши на прежний адрес! Пиши на новый: Газетный переулок… – Пётр Андреевич вздохнул и сложил письмо. Сомнений не было: Людочка и есть та самая таинственная юная девушка, с которой встречался убитый Лаврович в «Мечте», которую подвозил в Газетный переулок…

Вигель подпрыгнул от радости и улыбнулся: он возвращался в Москву не с пустыми руками.

Прежде чем покинуть город, Пётр Андреевич ради любопытства остановил первую попавшуюся бабу и спросил её, знает ли она инокиню Ефросинью.

– Конечно, батюшка! – кивнула баба. – Как же нам не знать её? На таких, как она, земля стоит! Молитвенница великая и постница! За больными ходит, никакого труда не боится, вериги носит. Она святая для нас! Мы на неё, как на святую, и взираем… Смотрим и понимаем, сколь мы грешны, лживы и черны… Её даже мать-настоятельница почитает! А вам грех не знать о ней! У нас по всей губернии слава её слышна. Видать, до Москвы не докатилась ещё… Дай Господи ей долгоденствия и сил!

***

Едва он переступил порог, как воздух тотчас наполнился изысканным ароматом мускус-амбре. Вошедший был высок и строен, лицом походил на римского патриция, синевато-серые глаза его смотрели холодно из-под пенсне. Красиво очерченные скулы обрамляла бородка алажён-франсе. Если бы не вычурный костюм, пошитый, как немедля определил бы знающий глаз, у знаменитого Айе, и окружающая обстановка, он вполне бы походил на профессора Московского Университета. Его имя лишь недавно стало попадать в газеты, однако, слава его в скором времени могла бы поспорить со славой великого Плевако. Александр Карлович Гинц слыл одним из лучших адвокатов своего времени. На его счету не было ни одного проигранного дела, притом, что брался он за дела самые скандальные, самые сложные. На процессы, на которых защитником выступал Гинц, публика собиралась, как на спектакль, зная точно, что речь Александра Карловича будет блестяще выстроена, образна и произнесена с завидным актёрским мастерством. Особенно много среди публики было дам, мечтающих обратить на себя благосклонное внимание известного адвоката и вдобавок холостого мужчины, отличавшегося весьма импозантной внешностью. Однако, счастливиц пока не было. Александр Карлович оставался холоден, как мраморное изваяние, но этим лишь усиливал интерес к своей персоне. Берясь за то или иное дело «по велению души», Гинц не искал большого материального вознаграждения, даже подчас отказывался от него. Происходя из состоятельной остзейской семьи, он никогда не испытывал нужды. Защита же состоятельных клиентов, чтение публичных лекций, различные консультации приносили немалый доход, позволявший Александру Карловичу выбирать себе работу для удовольствия. Удовольствие же состояло в том, чтобы доказать присяжным, что чёрное есть белое и наоборот. И это Гинцу удавалось вполне. Его стараниями многие преступники получили наказание куда меньшее заслуженного, а иные и вовсе были прощены. Впрочем, были среди подзащитных Александра Карловича и люди, в самом деле, ставшие жертвами недобросовестности следствия, к коим стараниями Гинца восстанавливалась справедливость.

В деле княжны Омар-бек его привлекло не столько оно само, сколько фигура главной подозреваемой. Гинц увидел её случайно в тот день, когда её привезли в тюрьму, куда он прибыл для свидания с одним из своих подзащитных. Всё в этой женщине поразило Александра Карловича. Мысль защищать её пришла к нему немедля, как нечто само собою разумеющееся. И, вот, теперь Омар-бек сидела перед ним: смуглая красавица с матовой кожей и смоляными косами. Безупречно прямая осанка, безупречная порода в чертах прекрасного лица. И глаза. Бархатные из-за длинных густых ресниц. Глаза невероятной глубины, бездонные. Взгляд, наполненный болью и гордостью. Королевской гордостью! Королевского презрения!