Велики Великие. Юбилейные хроники в новом прочтении

Но одномерен ли, и последователен сам Некрасов? До конца ли понят нами? В советскую эпоху с ним все было ясно: верил в живую душу родного народа, который «широкую, ясную грудью дорогу проложит себе». Призывал идти и гибнуть безупречно за убежденье: «…Дело прочно, когда под ним струится кровь» («Поэт и гражданин»). Но тогда каким образом вяжется с народным негодованием вот это его скорбно-ироническое заявление?:

В столицах шум, гремят витии.
Кипит словесная война.
А там, во глубине России —
Там вековая тишина[52]

.

(«В столицах шум, гремят витии»)

Кстати вышеупомянутый священник Иаков тоже уверяет: безбедно и благоверно живут крестьяне в Костромской глубинке.

А может, и впрямь правы нынешние либералы-«демократы», помалкивая о Некрасове и ставя на пьедесталы иных кумиров, способствоваших, скажем, не революциям разным, а напротив. Ведь вот и народ говорит: «Не буди лихо, пока оно тихо». А Некрасов будил его.

За что и поплатился. Вернее, его племянник владелец усадьбы Некрасовых в Ярославской Карабихе. После революции он был изгнан из нее. Но не берите в голову это. Есть народ и есть толпа. А Некрасов-то взывал к народу, а не к толпе. И любил, жалел не ее, а «сеятеля и хранителя», за что таковым и был почитаем. Конечно же, прекрасно знал он темные стороны русской души, знал, сколь велика власть тьмы в мужицкой среде. Поэтому и призывал всеми своими силами очистить болото, рассеять тьму, стараясь не «лихо» будить, а изгонять его. Изгонять добром, просвещением, сея «разумное, доброе, вечное», «свой гений подчиняя чувству всеобнимающей любви» («Поэт и гражданин»). Он мечтал о том времени, когда тот же мужик не книжную макулатуру (как ныне) – «Белинского и Гоголя с базара понесет». И знал он вот это: «Средь мира дольного, для сердца вольного» есть две дороги:

Одна просторная,
Дорога – торная
Страстей раба.
По ней громадная,
К соблазну жадная
Идет толпа.
За блага бренные
Там души пленные
Полны греха.

Вторая дорога:

Дорога тесная,
Дорога честная.

Вот по ней, если любвеобилен и силен душой, и иди.

Иди к униженным,
Иди к обиженным —
Там нужен ты.

(«Кому на Руси жить хорошо»)

Но если хорошенько поразмыслить, то эти некрасовские проповеди – не что иное, как проповеди Христовы. Как-то даже странно: сподвижник Белинского, Добролюбова, Чернышевского и…

– Странно? Да нет, если вспомнить, что Некрасов говорил о том же Чернышевском:

Его послал Бог гнева и печали
Рабам земли напомнить о Христе[53]

.

(«Пророк»)

Разумеется, когда эти строки писались, о Николае Гавриловиче Чернышевском говорилось нечто другое. «Его еще покамест не распяли, но час придет, он будет на Кресте» («Пророк»). Как и Некрасов.

Удивительный поворот в некрасовской теме? – Не удивительный, а, к сожалению, мало кого из исследователей привлекающий. Беда многих, вышедших из «шинели» кондового материализма, заключается в том, что для них «только то и действительно, что для тела чувствительно». Вот мы немного выше затрагивали понятия «народ» и «толпа». По-моему глубокому убеждению «толпа» есть нечто для «тела чувствительное». «Народ» – что-то сакрально-духовное. К теме «Некрасов и народ» – имеет это прямое отношение.

В детстве меня поражало то, что, принявшись петь «Коробочку» (в распространенном песенном варианте в нее входят 7–8 четверостиший), наши полуграмотные мужики исполняли ее, не прерываясь, не повторяясь, более полутора часов. Да и сам я, не будучи вундеркиндом, знал, например, назубок еще до школы «Генерала Топтыгина».

Я не жил и не родился в местах, исхоженных Некрасовым, но в местечковой любви жителей моего хутора Лопатино, что в Мордовии, к Николаю Алексеевичу не заподозришь. Но, право, они его знали и любили не меньше, чем костромские крестьяне. В хуторе также распевал народ знаменитые «Коробейники». Причем, уверяю, это вовсе не было плодом советской пропаганды Некрасова. Это все от души.