Поражение конницы обескуражило обороняющихся. Кутайба месяц осаждал город, установив под стенами осадные орудия и пробив в стене брешь, которую защитники города заложили мешками проса. Мусульмане рванулись в пролом, держа щиты перед лицами, чтобы защититься от ливня стрел, которыми осыпали их согдийцы. Когда они захватили стену, Гурак послал гонцов просить мира. Кутайба согласился. Самаркандцы обязались выплачивать немалую ежегодную дань: множество хороших рабов, среди которых не должно было быть стариков и маленьких мальчиков. Власть Кутайбы сказалась и на религиозной стороне жизни. Он потребовал возвести мечеть с минбаром и снести старые храмы огня с их «идолами». Со всех скульптурных произведений Самарканда ободрали серебро, золото и шелковые украшения, а статуи свалили в большую груду. Кутайба велел сжечь их. 1урак и другие согдийцы отговаривали его, уверяя, что тому, кто совершит подобное, придется плохо, но Кутайба бесстрашно сам поджег костер. Такое целенаправленное уничтожение старой религии нетипично для мусульманских завоеваний. Кутайба всегда ясно давал понять, что его война — джихад, хотя подобные разрушительные действия были редки и для него. Возможно, он хотел раз и навсегда сломить сопротивление согдий-цев, и его победа была торжественно ознаменована горящими реликвиями старой веры.
Однако же полностью он старого порядка не уничтожил. Гурак остался править Согдианой, обосновавшись в Иштихане, километрах в сорока от Самарканда, а Кутайба ограничился тем, что оставил в городе арабский гарнизон приблизительно в 4000 человек под началом своего брата Абд аль-Рахмана. Старый город за стеной превратился в чисто мусульманскую твердыню. Местных жителей другой веры допускали за городскую стену только по предъявлении пропуска в виде глиняной печати на руках: если глина успевала высохнуть до их возвращения, их убивали, поскольку это доказывало, что они пробыли в городе слишком долго. Убивали и тех, кто приносил с собой ножи или оружие, а проводить в городе ночь не дозволялось никому из иноверцев. Завоевание Самарканда было несомненным, но в то же время непрочным. Гурак со множеством согдийцев все еще жил неподалеку, а гарнизон арабов оставался изолированным в достаточно враждебном окружении. Безусловно, стоявшие в городе солдаты не сомневались, что Гурак при первой возможности постарается от них избавиться. Кутайба в этом положении, вместо того чтобы усилить военное присутствие в Согдиане, уводил свою армию все дальше. В 713 году он как обычно пересек реку. К арабскому войску он добавил 20 ООО наемников из Бухары, Кеша, Насафа и Хорезма. Согдиану они прошли практически беспрепятственно. Затем местных наемников направили на север к Шашу, а собственных людей Кутайба повел на восток, в Фергану. У нас нет надежных сведений об успехах этих походов — только несколько поэм и противоречивых рассказов. Можно с достаточной уверенностью сказать, что они не закончились поражением, но и новых земель не завоевали.
На следующий год Кутайба вернулся в провинцию Яксарт, возможно, стремясь установить контроль над Шелковым путем. Имеются даже предположения, что он достиг Кашгара, то есть уже территории династии Ткн. Китай в то время, несомненно, виделся арабам в самых неуемных мечтаниях. Хаджадж в далекой Куфе якобы обещал пост наместника Китая тому из военачальников, кто первым доберется до него. Арабские войска уже приближались к границам Китайской империи. И они, и согдийцы начали засылать в Китай послов с просьбами о поддержке. В 713 го-ду арабская делегация пробилась ко двору императора. Из китайских источников нам известно о прибытии этой делегации и о дипломатическом скандале, вызванном тем, что арабы отказались простираться перед ним, как было принято по обычаю. Тем не менее посольство считалось успешным. Безусловно, обсуждались не только военные, но и коммерческие вопросы. В то же время правитель Шаша, чувствуя возрастающую угрозу со стороны арабов, обратился в Китай за военной поддержкой, но не получил ее.
Эти дипломатические переговоры упоминаются не только в китайских летописях, но и в необычном повествовании из арабских источников. В дошедших до нас арабских источниках полно фантастических элементов, которые современные комментаторы отбрасывают как не имеющие значения. «Царь Китая» не называется по имени, не указано и географическое положение его страны. Остается неясным, действительно ли арабы побывали в имперской столице Чанъань или просто вели переговоры с командующим или правителем провинции Синьцзян. Однако рассказ почти без сомнений датируется VIII веком, и многое говорит нам о самооценке арабов и об их отношении к другим народам.