Когда они, наконец, атаковали врага, победа, кажется, действительно оказалась скорой. Как обычно, большинство сражались пешими, обнажив мечи. Скоро земля пропиталась кровью персов. Кони начали оскальзываться, и командующий мусульман, Нуман, упал с коня и погиб. Несмотря на это, мусульмане продолжали наступление. Персы обратились в бегство и в наступившей тьме многие сбились с пути и погибли в пропасти. Когда великий арабский энциклопедист Йакут в начале XIII века, почти шестьсот лет спустя, взялся за составление большого географического словаря, это русло еще помнили как место гибели персидской армии, открывшее мусульманам путь на Иранское нагорье.
Уцелевшие персы, в том числе и Файрузан, пытались бежать через горы в Хамадан, но их продвижение узкими горными ущельями тормозили забившие дорогу караваны мулов и ослов, груженых медом. Сам Файрузан попытался уйти от погони, покинув тропу и пешком карабкаясь по горам, однако мусульмане скоро напали на его след, и он был убит в схватке.
За военной победой не замедлила сдача городов. Сразу после сражения захватчики окружили городок Нихаванд. Они едва подступили к городу когда хербад, главный зороастрийский жрец, вышел к ним для переговоров. Он предлагал награду—множество драгоценных камней, оставленных там шахом на случай крайней нужды. Жрец предлагал выдать драгоценности в обмен на «аман» — гарантии жизни и неприкосновенности для населения. Предложение было принято, и город без боя перешел под власть мусульман.
Согласно одному рассказу, сокровище представляло собой два сундука жемчугов несметной ценности. Когда о нем сообщили халифу Умару, тот, согласно обычной своей практике, приказал продать жемчуг и разделить деньги между мусульманами. По его приказу содержимое сундуков продали спекулянту, молодому человеку из племени курайш по имени Амр ибн аль-Хурайт, заплатившему за них из жалованья, причитавшегося ему и его семье. Совершив покупку, Амр отправился в Куфу и продал один сундук за сумму, которую перед тем заплатил за оба. Второй сундук он оставил себе, и «это стало началом его великого богатства». Здесь мы видим процесс расточения сокровищ, обращения ценностей в наличные для уплаты войскам и видим также, каким образом ловкие и нечистоплотные личности из ранней мусульманской элиты пользовались им для собственного обогащения.
Остатки персидской армии бежали по горам к Хамадану, преследуемые арабским войском численностью около 12 000 человек. Хамадан был гораздо более ценным призом, нежели Нихаванд. Этот очень древний город был известен географам как Экбатана и был столицей Мидии. Он лежал высоко в горах, на восточном конце большой дороги через перевалы Загроса и со времен своего основания, возможно в VIII веке до н. э., был важным политическим центром. Его сердцем была старинная крепость на вершине холма. Рассказывали, что когда заложили город, ее окружили семью рядами стен, каждая —своего цвета, а две внутренние были выложены серебром и золотом. До мусульманского завоевания не дошло и намека на это блестящее великолепие. Стены цитадели, кажется, были сложены из обычной глины. Знаменит был Хамадан и как резиденция Эсфири, иудейки, ставшей женой Ксеркса II (486-465 до н. э.). Ей приписывается одно из апокрифических писаний. Могилу Эсфири до сих пор показывают приезжим. Возможно, к тому времени город пришел в упадок: арабский географ Ибн Хакал, писавший 300 лет спустя, утверждал, что Экбатану отстроили после завоевания мусульмане.
Укрепления его принесли мало пользы. Гарнизоном города командовал Хосровшунум, до того не сумевший отстоять от захватчиков Хулван. Теперь он заключил соглашение о мирной сдаче в Хамадане.
Затем последовал сбор и дележ военной добычи. Арабские источники, как обычно, описывают его со всеми подробностями: конный воин получал 6000 дирхемов, пеший — 2000. Была выделена и доля для тех, кто оставался на Мардж аль-Кала и в других пунктах на пути армии. Пятая часть причиталась правительству, и ее отослали халифу Умару в Медину. Названные суммы, как всегда, следует воспринимать с большой осторожностью, а вот акцент на честность дележа, возможно, отражает страстное желание, позднейших комментаторов видеть в истории раннего ислама скорее идеал, нежели историческую реальность.