Великие авантюры и приключения в мире искусств. 100 историй, поразивших мир

Так к работе подключился ученый-этимолог из Австралии, тоже эмигрант, С.Я. Парамонов. Ему-то и удалось прочесть основную часть деревянной рукописи, которую он назвал «Влесовой (или Велесовой) книгой». Название звучало оправданно, ведь это действительно был рассказ о старых богах славян, о руссах — потомках главного бога Сварога, об их быте, битвах, обычаях и мистических обрядах. Позже расшифрованный текст издали. И сегодня даже в Интернете можно прочесть сохранившиеся куски из «Велесовой книги». Вообще-то текст ее действительно сенсационен. Оказалось, что наши древние предки верили в Триединый мир. И бог их был един и триедин: Сварог, Перун и Световид составляли Триглав, как позже сказали бы, Троицу. Остальные боги тоже, конечно, существовали, но были рангом куда пониже и подчинялись Триединому Сварогу. Ну а бог Влес (Велес) являлся домашним богом, покровителем животноводства и всего хозяйства. Так что он упоминался в книге чаще других. Отсюда и название.

Руссы верили в то, что мир также состоит из трех Глав: Яви (мира явного), Нави (мира потустороннего) и Прави (Правды — Великой истины, заключенной в законах, которые Сварог дал людям). Без Прави и Явь и Навь развалятся, придут в хаос. И только Правь, то есть воля Бога и людей, держит их.

А вот ни в какой ад руссы не верили. Зато знали-ведали, как и древние арии, как и авторы наидревнейших Вед, что душа не умирает, а имеет свои перевоплощения и, если не усвоила земные уроки, будет возвращена на землю, чтобы, вернувшись из Нави и проживая новый срок в Яви, усвоить законы Прави.

Словом, «Велесова книга» оказалась замечательным памятником истории, культуры и религии древних славян. И что удивительно — сведения, выраженные в ней впервые, начали подтверждаться во второй половине ХХ века новейшими историко-археологическими открытиями. А на найденных в Новгороде Великом берестяных грамотах неожиданно всплыли имена, до того упоминавшиеся только в «Велесовой книге», что, казалось бы, уж точно подтверждает ее подлинность.

Вот только в 1970-х годах исследователям вспомнился давний труд, созданный незабвенным Сулакадзевым, — «Перуна и Велеса вещания в Киевских капищах жрецам Мовеславу, Древославу и прочим». Так что сегодня историки и лингвисты склоняются к тому, что сохранившиеся фрагменты мистической «Велесовой книги» являются частями вполне реальной мистификации «уникального шельмеца». Так кем же тогда прикажете считать Александра Сулакадзева — великим авантюристом или творцом-отражателем русской истории?..

Величайшая графоманская авантюра

В 1838 году в парижском суде состоялся, возможно, самый парадоксальный процесс всех времен и народов. Ибо преступления — жуткие и отталкивающие — оказались совершены ради… литературы. Но что показательно: ни одно из преступлений не удалось реально подтвердить.

А началась эта история 38 лет назад в крохотном городке Франсвилле недалеко от Лиона. Именно там в 1800 году родился Пьер Франсуа Ласснер, которому и суждено было снискать странную славу литературного убийцы.

Он был третьим ребенком в семье. И ребенком лишним, ибо папаша Ласснер, владелец москательной лавки, едва мог прокормить двоих сыновей. На третьего он никак не рассчитывал, и потому сначала бил супругу, разрешившуюся третьим младенцем, ну а как младенец подрос, то и его самого. Ну а ребенок, как на грех, оказался беспокойным, вечно орущим и требующим свое. К тому же с малых лет начал проявлять характер: дерзил родственникам, а папашино битье переносил стойко, даже не плача.

Папаша, конечно, пытался втолковать мальчишке, что семья терпит его из милости, но благодарности не дождался. Тогда сметливый Ласснер-старший решил преподать наглядный урок. Привел всех троих сыновей в Лион и показал городскую площадь: «Смотрите, ребята, вот ваше будущее! Ты, мой первенец, станешь почтенным мясником, и у тебя будет вот такая же лавка. Ты, мой второй сын, обзаведешься пекарней. Ну а ты, последыш, — отец повернулся к Пьеру, — закончишь свои дни вот на такой штуковине! — И папаша ткнул пальцем прямо на гильотину, возвышавшуюся на помосте. — Больше ты ничего не достоин!»