Великие битвы уголовного мира. История профессиональной преступности Советской России. Книга первая (1917-1940 г.г.)

Конечно, было и другое: отдельные кухни для бригадиров-«блатарей» с усиленным пайком; воровство и грабежи; издевательства «блатных начальничков» над зэками из «кулаков» и «контриков»… Правда, было это уже значительно позже. После того, как «блатное братство» доказало свою лояльность и «перевоспитание».

«Канает Колька в кожаном реглане…»

Мы уже отмечали, что далеко не все «уркаганы» и на Беломорканале (который громогласно был разрекламирован сталинской пропагандой как пример «воспитательной силы» лагерей), и на других зэковских стройках, и тем более на воле поддержали «трудовой почин» «блатных» ударников. Такие работяги были объявлены «гадами», отступниками, предателями. Соответственно этому с них и спрашивали.

Одно из косвенных свидетельств такого отношения «честняков» к «сломавшимся» собратьям донёс до нас блатной фольклор. Мы имеем в виду, конечно же, знаменитую песню «На Молдаванке музыка играет»:

На Молдаванке музыка играет,
Кругом веселье пьяное шумит,
А за столом доходы пропивает
Пахан Одессы Костя-инвалид.

Сидит пахан в отдельном кабинете,

Марусю поит розовым винцом,
А между прочим держит на примете
Её вполне красивое лицо.

Он говорит, закуску подвигая,

Вином и матом сердце горяча:
— Послушай, Маша, детка дорогая,
Мы пропадём без Кольки-Ширмача.

Торчит Ширмач на Беломорканале,

Толкает тачку, стукает кайлой,
А фраера вдвойне богаче стали —
Кому их щупать опытной рукой?!

Езжай же, Маша, милая, дотуда,

И обеспечь фартовому побег.
Да торопись, кудрявая, покуда
Не запропал хороший человек!

Маруся едет в поезде почтовом,

И вот она у лагерных ворот.
А в это время зорькою бубновой
Идёт весёлый лагерный развод.

Канает Колька в кожаном реглане,

В лепне военной, яркий блеск сапог…
В руках он держит важные бумаги,
А на груди — ударника значок.

— Ах, здравствуй, Маня, детка дорогая,

Привет Одессе, розовым садам!
Скажи ворам, что Колька вырастает
Героем трассы в пламени труда!

Ещё скажи: он больше не ворует,

Блатную жизнь навеки завязал.
Он понял жизнь здесь новую, другую,
Которую дал Беломорканал!

Прощай же, Маня, детка дорогая,

Одессе-маме передай привет!
И вот уже Маруся на вокзале
Берёт обратный литерный билет.

На Молдаванке музыка играет,

Кругом веселье пьяное шумит,
Маруся рюмку водки наливает,
Пахан такую речь ей говорит:

— У нас, жулья, суровые законы,

И по законам этим мы живём.
И если Колька честь свою уронит,
Мы Ширмача попробуем пером!

Тут встала Маня, встала и сказала:

— Его не троньте — всех я заложу!
Я поняла значение канала,
За это нашим Колькой я горжусь!

Тут трое урок вышли из шалмана

И ставят урки Маньку под забор.
Умри, змея, пока не заложила,
Подохни, сука, или я не вор!

А в тот же день на Беломорканале

Шпана решила марануть порча',
И рано утром, зорькою бубновой,
Не стало больше Кольки-Ширмача.

Не так много уголовных песен посвящается конкретным историческим событиям. Но уж если посвятили — значит, оно того стоило…