Великие битвы уголовного мира. История профессиональной преступности Советской России. Книга первая (1917-1940 г.г.)

Вот ведь сколько интересного может поведать «блатная феня», якобы «засоряющая» великий и могучий русский язык! И это — лишь цветочки. Знаете ли вы, что некоторые «воровские» слова и выражения уголовный мир перенял у мира дворянского? Например, такое словечко, как «тасоваться», на которое с жаром нынче набрасываются языковеды-пуристы. Но ведь ещё Александр Сергеевич Пушкин в стихотворении «Пирующие студенты» обращался к своему приятелю Михаилу Яковлеву:

С тобой тасуюсь без чинов,
Люблю тебя душою…

Что же, теперь и это место у Пушкина вымарывать, как заменяют точками нецензурную лексику, которую он использовал в стихах?

Да разве речь идёт только об отдельных словах? А сколько могут рассказать десятки фразеологических оборотов уголовно-арестантского языка! Например, «блатным», «грубым», «мерзким» считается выражение «водить обезьяну» — затягивать время, мешкать; также — надоедать, бродить бесцельно, приставая к кому-либо. Однако на самом деле этот фразеологический оборот тесно связан с народными свадебными обрядами. На свадьбах существовал целый ряд таких весёлых обрядов с переодеваниями. Кого-то наряжали «медведем», и он бродил с «цыганом» (в подражание ярмарочным цыганам). Переодевались также в «шарманщика» и «обезьяну»: «После венчания все с родства одеваются, как у клоуна, и водят обезьяну, веселятся» («Словарь русских донских говоров»). Был на свадьбах и обычай «водить кобылу»: «Белую кобылу водють: лантухом накроют двух людей, и ходють они по свадьбе. Кобыле мёд дают, водку» (там же). Разумеется, подвыпившие «обезьяны» и «кобылы» становились назойливыми, теряли чувство меры, приставали к гостям… Кстати, на Дону до сих пор наряду с выражением «водить обезьяну» существует синонимичное «водить кобылу».

Интересно, что близкие по смыслу фразеологизмы существуют и в других языках. Например, в немецком есть оборот «mit einem Affen nach Hause kommen» (букв. «прийти домой с обезьяной»), что значит — прийти пьяным, «под мухой». Так что не одни мы такие «распущенные»…

Недооценка взаимовлияния уголовного жаргона и других условных языков, а также народных диалектов, литературного языка, к сожалению, нередко приводит лингвистов, филологов к неверным выводам и гипотезам. Вот хотя бы слово «липа» — обман, фальшивка, подложный документ. Уже с начала 20-х годов оно вторгается в активное просторечие и даже в язык литературы. У Есенина в «Анне Онегиной»: «Купил себе «липу и вот…», с примечанием автора: «Липа — подложный документ». Бесспорно, что заимствовано слово из воровского арго. Но далее верную этимологию лингвисты дать не могут. В прекрасном «Историко-этимологическом словаре» П. Черных без особых оснований утверждает: «Первоисточник — жаргон картёжных шулеров, откуда, по-видимому, оно попало и в воровское арго. Ср. у Даля липо'к — в шулерской карточной игре: «мазь, липкая, но не маркая, которою спаиваются две карты и дают средство ставщику вскрыть любую; липко'вое очко — «этою же мазью наклеенное очко, которое легко отстаёт, если шаркнуть картою». Честно говоря, звучит очень неубедительно; даже не языковеду ясно, что между «липком» и «липою» — дистанция огромного размера, тем более между прилагательными «ли'повый» и «липко'вый». Явная натяжка.

На самом же деле ларчик раскрывается проще. В воровское арго слово попало вовсе не из жаргона картёжников, а из сленга антикваров прошлого века, прежде всего — торговцев иконами. «Липой» называлась поддельная икона. Настоящие иконы вырезаются на ценных и твёрдых породах дерева; дешёвые же подделки резались на дешёвой, мягкой липе и «впаривались» доверчивым клиентам. Называлось это «садить липы», а также — «пихать липу». Разумеется, солидный антикварий подобным промыслом лично не занимался, а поручал это скользкое дело своим подручным — «коням».