С Хому у нас состоялся интересный разговор незадолго до его освобождения из лагеря в 1955 году. Ему предложили остаться в СССР и поехать на целину. «Львович, я уже почти десять лет не был дома. Если я вернусь на родину, то меня посадят как русского шпиона. Я ничего не смогу доказать. Нет, я лучше поеду на целину».
(«Звериада»)Но, видимо, главным опасением было даже не возможное обвинение в шпионаже. Больше страшило клеймо труса, проявившего слабость. По японскому кодексу чести военного, сдача в плен считалась позорным пятном (здесь Сталин не был первооткрывателем). И некоторые предпочитали считаться погибшими, но не «малодушными».
В этом смысле показателен эпизод из автобиографического романа Екатерины Матвеевой «История одной зечки», где она рассказывает о вольном поселенце — японце Фуоми, работавшем в конце 40-х годов на пекарне, которая обслуживала зэков. Этот невзрачный на вид человек по прозвищу Фомка в своём военном прошлом был каитен — «человек-торпеда», «водный камикадзе»:
История Фомки была удивительной. Оказывается, Фомка был выловлен американским эсминцем, тем самым, который должен был торпедировать. Его торпеда проскочила буквально в сантиметре от эсминца. Расчёт был сделан правильно, но командир корабля чудом замедлил ход, и, не успев опомниться, Фомка очутился в плену. По правилам, каитен или камикадзе не могут быть пленены, честь обязывает сделать харакири, но бедолага был так ошарашен неудачей, что не успел прийти в себя, как был обезоружен и поднят на борт корабля. До выяснения его отправили куда-то, куда — он сам не знал, потому что говорил только по-японски, по дороге бежал и попал к нам. Где-то далеко в Японии у ворот дома стояла его невеста и красным крестиком вышивала платочек, и все проходящие мимо девушки, у которых женихи и возлюбленные были на войне, ставили ей на платочек красный крестик. Таков был обычай. По каким казённым местам скитался потом Фомка, без каких-либо удостоверений своей личности, он и сам не знал, пока хоть немного не выучил русский язык. Очутился в Воркуте как спецконтингент «иностранного происхождения» до окончания военных действий без права выезда, когда же эти действия закончились и в комендатуре ему объявили, что может хлопотать о возвращении домой, Фомка был женат на комячке из Инты и оказался нежнейшим мужем, до смерти влюблённым в свою жену Катю… Так и застрял Фомка в пекарне, ничуть не жалея о случившемся и радуясь жизни. Впрочем, однажды он сказал по секрету Мансуру, что домой ему возвращаться нельзя. Он числился погибшим каитен за императора, и, если вдруг явится домой, семья его будет опозорена на веки веков, а друзья принудят умереть. А умирать ему совершенно ни к чему, потому как он скоро будет папой…
Как бы то ни было, для нас важно главное: японские военнопленные также не были участниками выступлений, во главе которых находились «автоматчики».