С другой стороны, Леви в определённой мере прав. Индивидуализм «сверхчеловека» Ницше в лагерях был практически невозможен. А ведь «челюскинцы» стремились не просто быть независимыми: они претендовали на определённую исключительность, не желая смешиваться ни с «мужицкой», ни с «фраерской» массой. Они желали жить в «зоне» так, как считали нужным. Поэтому неизбежны были столкновения с «блатными» («один на льдине» — это, как правило, в прошлом профессиональный уголовник, связанный с «босяцким миром», поэтому его «независимость» могла трактоваться как трусость в тяжёлое для «воров» время), а также с «суками» («ссученные» считали, что раз уголовник не выступает на стороне «воров», он должен либо быть «блядью» и исповедовать «сучий закон», либо перейти в разряд «мужиков», «пахарей» и попасть под власть «сук», подчиняться им). «Беспредел» также не разбирал никаких «мастей»; те арестанты, которые не были членами «беспредельной» группировки, считались потенциальными жертвами, добычей — в том числе и «один на льдине». Разумеется, в такой обстановке «льдам» нельзя было позавидовать. Им и впрямь часто перепадало от всех, хотя действительно до убийств чаще всего не доходило. Зачем? Просто представители других «мастей» ставили «строптивых» на место. «Кодлой», «коллективом» делать это было проще, чем одному отстаивать своё право на место под солнцем.
Правда, в конце концов и «льды» в некоторых местах стали образовывать группировки. Но ничего толкового из этого не получилось…
Кстати, в уголовном жаргоне и до сих пор существует выражение «один на льдине» как определение осуждённого, не примыкающего ни к одной из группировок, живущего по принципу «сам по себе».
«Красные шапочки»
Название своё эта «масть» получила по цвету околышей общевойсковых фуражек в Советской Армии. Но следует особо подчеркнуть: эту группировку ни в коем случае не следует смешивать с «суками», как делают некоторые исследователи. В том числе, к сожалению, и такой добросовестный автор, как Ж. Росси, который даёт следующее определение:
Таким образом, Росси фактически ставит знак равенства между «шапочками» и «суками». На самом же деле это не так, на что мне и указали старые арестанты, которые ещё помнят те времена.
«Красными шапочками» действительно называли в ГУЛАГе бывших офицеров Советской Армии из числа «штрафников». Эти люди пытались противопоставить себя и «ворам», и «сукам», не желали участвовать в их резне или присоединяться к «беспределу». Они выбирали другой путь: прибивались к «воякам», «автоматчикам» — бывшим фронтовикам, не относившимся к профессиональному блатному миру. Таким образом они как бы выбирали «третий путь». Интересно отношение к таким арестантам со стороны «честных воров»: «честняки» презирали «шапочек»-уголовников за «отступничество». Но не резали их — просто как бы не замечали. Видимо, потому, что эта «военщина» не стала на сторону «блядей» и соблюдала молчаливый нейтралитет.
— «Шапочки»? — пренебрежительно переспросил меня один из старых бродяг, с которым я беседовал в ростовской колонии строгого режима. — Да чего о них говорить? Жалкие люди…
Однако, как мы узнаем из главы, посвящённой «автоматчикам», к концу 40-х — началу 50-х годов бывшие военные оказались в местах лишения свободой прослойкой чрезвычайно влиятельной и взрывоопасной…
Кстати, было бы несправедливо не подчеркнуть роль самих «вояк» в борьбе против «сучьей масти». А роль эта была далеко не второстепенной. Бывшие фронтовики значительно отличались от безропотных «фраеров» и терпеливых «мужиков». Зарвавшихся «блядей» они умели поставить на место. К концу 40-х годов «автоматчики» и примыкавшие к ним нередко украинские (отчасти — литовские) партизаны-националисты стали представлять из себя «четвёртую власть» в ГУЛАГе (помимо администрации, «воров» и «сук»). Снова обратимся к свидетельству Анатолия Жигулина, который приводит в своих мемуарах один из эпизодов расправы «автоматчиков» над «суками»: