Так что эта шарада продолжалась месяцами. Тамалти, Грейсон и Эдит контролировали доступ к прикованному к постели больному и принимали решения, которые в действительности должен был принимать президент[185]
. Они придерживали его дрожащую онемевшую руку, когда он должен был поставить подпись, и пытались создать видимость, что администрация страны функционирует как прежде. Письма, посылаемые из Белого дома, начинались со стереотипного «Управление страной почти не осуществлялось, заседания кабинета министров превратились в фарс. Госсекретарь Лансинг не верил заявлениям троицы и признавался в своих личных записях: «Кто-то действует за него, а также думает за него. Если это выйдет наружу, будет повод для скандала». Президент, как отмечал министр, «выглядит словно карикатура на самого себя, каким он был прежде». Кабинет министров не выражал открытого протеста против демократически нелегитимной исполнительной власти из трех человек. Более того, министры отредактировали речь «президента» на открытии нового Конгресса, впервые собравшегося 1 декабря 1919 года. Текст был одобрен не президентом, едва отдававшим себе отчет в происходящем, а первой леди. Когда в ноябре на повестку дня были вынесены парламентские разногласия по Версальскому договору, Белый дом подчеркнул, что он отклоняет требования Лоджа касательно десятой статьи. Сенаторы становились все более подозрительными: они заметили, что на письмах президента вместо его подписи стоял штамп фиолетовыми чернилами с именем «Вудро Вильсон». По настоянию Сената двум его членам, Альберту Б. Фоллу и Гилберту М. Хичкоку, наконец предоставили доступ к президенту. Встреча была назначена на 6 декабря 1919 года. Через два месяца после инсульта наблюдались легкие признаки выздоровления. Половина тела Вильсона все еще была парализована, но он хотя бы частично восстановил речевую способность, пусть и говорил медленно.
Президент тщательно подготовился. Он принял посетителей, сидя в постели. Комната была сильно затемнена, парализованная рука – спрятана под одеялом. Сенатор Хичкок позже сообщал, что президент говорил с трудом, но все же разборчиво. В какой-то момент даже промелькнуло остроумие, которое больной часто проявлял в течение всей своей академической карьеры. Когда сенатор, известный как ярый противник Вильсона, заверил президента: «Мы молимся за вас, сэр», из полумрака донесся очень характерный ответ: «О каком исходе?»
Несмотря на то что в последующие месяцы его здоровье постепенно улучшалось, внешнеполитическая деятельность Вильсона была обречена на провал. Между тем он также потерял влияние на своих товарищей по партии: 19 марта почти половина сенаторов-демократов проголосовала вместе с республиканцами за версию ратификации Версальского договора с оговорками Лоджа. Поскольку эта версия получила большинство голосов (две трети) – столько же, сколько раньше было у версии Вильсона, – вопрос «Версаля» был закрыт, и участие Америки в Лиге Наций закончилось, не начавшись.
Вильсон воспринял известие об этом поражении с фатализмом. Хотя четыре недели спустя он впервые смог «провести» заседание кабинета, сидя в инвалидном кресле и предварительно выучив имена своих министров, было очевидно, что он не осознавал реальное положение вещей. Зловещим кульминационным моментом его побега в мир грез стала мысль, что ему следует баллотироваться на беспрецедентный третий срок. Тяжело больной, он уже работал над своей инаугурационной речью, которую должен был сказать после успешного переизбрания.
В поместье Вильсона был найден документ, озаглавленный «3rd Inaugural»1
.До этой политической катастрофы дело не дошло, потому что Демократическая партия устала от своего президента, а избиратели и избирательницы (в 1920 году американкам также впервые было разрешено голосовать на президентских выборах) устали от Демократической партии. Осенью 1920 года
сенатор-республиканец из штата Огайо Уоррен Гамалиел Гардинг одержал блестящую победу, набрав подавляющее большинство голосов. Лозунг его предвыборной кампании гласил: «Назад к нормальной жизни», что соответствовало главному желанию людей.