Великие дни. Рассказы о революции

В помещении коменданта было накурено так, что силуэты людей расплывались, как в тумане. В комнате было очень много народу, все эти люди кричали и ругались. Комендант мельком глянул на пакет, который протянул ему командир, и сказал рассеянно:

— Вам придется следовать в Киев. Ушла ваша часть, опоздали… В Киеве нагоните!

Потом между командиром и комендантом произошел короткий диалог, в результате которого командир, впервые с того момента, как в проходной будке ижорского завода он получил винтовку и патронташ, почувствовал себя страшно одиноким.

— Ну хорошо, в Киев… Вы нам по аттестатам выдадите продовольствие и фураж.

— Нету у меня ничего. Иди в город. Попытайся достать…

— Когда вы нас прицепите к киевскому поезду?

— Никуда я вас не прицеплю. Нет у меня вагонов…

— Что же нам делать?

— А что хотите, то и делайте.

— Но все-таки когда-нибудь вы нас отправите в Киев?

— Ничего сейчас не могу сказать… Ждите.

У коменданта была тысяча дел, и он отвернулся от командира для того, чтобы таким же бесстрастным тоном, тоном вконец измученного человека, отвечать на чьи-то другие назойливые расспросы. Командир же вышел из комендатуры и, слегка пошатываясь, побрел обратно к своему вагону. Там произошло короткое совещание. Ординарец робко предложил выгрузиться и, плюнув на все, примкнуть к какой-нибудь из стоящих в Брянске красноармейских частей: небось всякий с радостью примет двух людей на конях.

Но командир был иного мнения. На ускоренных кавалерийских курсах он проучился всего три месяца. Возможно, что кавалерийскую науку за такой короткий срок он усвоил неважно, но зато он великолепно изучил устав и впитал в себя правила дисциплины. В его глазах маленький пакет в неуклюже склеенном конверте из серой бумаги был святыней. В нем, под большой красной сургучной печатью, заключены были те грозные и прекрасные силы, при помощи которых партия управляла гражданской войной. А командир был коммунистом.

Поэтому он, потуже подтянув пояс, побрел снова на станцию. К перрону, громыхая, подходил бронепоезд. Стальная обшивка блиндированных вагонов была густо опорошена пылью. Сквозь раскрытые люки грозно глядели пулеметы, затянутые в чехлы. И если на станции царила нелепая сутолока тыла, то бронепоезд этот дышал страстью войны. Командиру стало стыдно — он сразу подтянулся.

Из головного блиндированного вагона на перрон соскочил маленький, кряжистый матрос. Он поправил за спиной маузер и развалистой морской походкой, подергивая на ходу левой рукой, направился к зданию вокзала. И по этому своеобразному нервному тику, который в воспоминаниях командира был неразрывно связан с первыми, незабываемыми моментами боевой страды у застав под восставшим Питером, командир безошибочно узнал матроса.

— Коля!

— Миша!

Они обнялись и поцеловались. Собственно говоря, знакомство их продолжалось всего каких-нибудь два часа, но какие же незабываемые были эти часы! И, конечно, они очень скоро договорились. Матрос отдал распоряжение, дисциплина на бронепоезде была образцовой — и уже через полчаса красная теплушка с двумя конями и людьми, казавшаяся крошечной рядом с длинными блиндированными платформами, уже катила в хвосте бронепоезда по направлению к Киеву.

Командир и ординарец впервые за две недели наелись досыта горячей пищи. И кони тоже наелись досыта: в бронепоезде было двое коней — для разведки — и, конечно, фураж. Эта часть путешествия была самой легкой. Командир и ординарец наелись и выспались. Так покойно было спать под гул надежного блиндажа, громыхающего на стыках рельс! Незаметно прибыли в Киев.

Этот плакат художника Д. Моора глядел со всех домов и заборов в советских городах и селах… По горячему призыву "Ты записался добровольцем?" тысячи людей шли за оружием, чтобы стать в ряды бойцов Красной Армии.

…Бронепоезд ушел на юг. В Киеве порядка было больше, чем в Брянске, потому что Киев был ближе к фронту. Как только вагон был отцеплен, комендант станции предложил его немедленно очистить.

Командир и ординарец поехали в город. Подковы их коней звенели по раскаленным булыжникам мостовой. Солнце грело немилосердно. Питерские рабочие с интересом разглядывали невиданный южный город. Спустившись вдоль бульвара с горы, они выехали на центральную улицу, прямую и широкую, как Невский проспект. Они были сыты, кони их тоже, у них ничего не оставалось позади, даже… вещей, потому что все вещи, заботливо уложенные в школе в защитного цвета чемоданчики, они успели в дороге обменять на фураж. Хотя революционная дисциплина, которую командир усвоил на кавалерийских курсах, научила его бережному отношению к казенному имуществу, революционное чутье подсказало ему, что в данном положении кони нужнее революции, чем портянка, зарегистрированная в аттестате.