Великие дни. Рассказы о революции

Это было в двадцать первом году, тринадцать лет назад. Степан Дементьев вернулся в мир. Из Красной Армии он попал на рабфак, потом в вуз, потому что самое главное было теперь — учиться. Ему было уже двадцать три года, и надо было наверстывать время, которое ушло на войну. Он окончил горный институт и стал геологом-разведчиком. Геология шла впереди всех разведочных работ по постройке железных дорог, металлургических заводов и шахт, и девять лет спустя он снова попал в Забайкалье, потом в Уссурийский край. Юность лежала на этом пути, юность, которая была уже невозвратима. Дементьев смотрел из окошка вагона и видел красный закат над Енисеем. Енисей широко нес свои воды, безостановочно, все девять лет. Недавно растаяли горные реки, и он был еще обильнее и торжественнее. Только человек стал на девять лет старше. У него были диплом инженера, послужной список лет, проведенных в Красной Армии, первые морщинки у глаз и седые виски, которые еще оттеняли его моложавость. Он смотрел на Енисей, потом на Байкал, шумевший возле самого поезда и думал о юности. Юность прошла за окошком вагона, как пейзаж. Когда человек вышел на станции, ему было тридцать пять лет. Это была судьба поколения. И он все вспомнил: годы гражданской войны, свою обреченность в тайге, орочонов, уссурийскую весну, шумевшую над ним птичьими перелетами и зовами жизни. Но он привык уже мыслить по-иному, и давняя романтика получала иное свое выражение.

— А ведь грязь-то была лечебная, — сказал он сам себе вдруг. — Вот где было бы хорошо устроить курорт. Горняки страдают ревматическими заболеваниями. А мы ведь бьем теперь шахты недалеко от этих мест.

И он решил, что в геологических своих изысканиях они непременно найдут это грязевое болото.

Месяц спустя с геологической партией он шел вдоль реки, где некогда волочили его орочоны к болоту. Орочоны двигались своими стойбищами, и он не нашел никого на этом берегу. Только в зверовом зимовье на изломе реки они встретили старика орочона. Предки-охотники оставили ему в наследство высокий рост и столетье, которое, наверное, доживал он теперь, не потеряв ни одного из больших своих желтых зубов. С партией шел переводчик, и он стал допрашивать орочона, где здесь вблизи целебная грязь. Но старик только показывал желтые свои зубы и качал головой. Переводчик догадался, что болото, вероятно, священное и не должно быть доступным для людей чужого племени. Тогда геолог Степан Дементьев сказал:

— Может быть, это и нехорошо, но я подпою старика, и мы узнаем у него, где болото. Мы здесь построим хороший грязевой курорт.

Геологи расположились в зверовом зимовье. У них были с собой припасы и спирт для лечебных нужд. Спирт разбавили водой, и орочон хлебнул огня, от которого становится весело жить. Потом он хлебнул еще. Он улыбался, скалил свои столетние зубы и потом затянул песню. Песня была об олене, который ходит по тайге, и об охотнике, который ходит по следу оленя. Но олени давно ушли далеко, человек прорубает тайгу, и пароходы начинают плыть по реке. И он взялся показать геологам, где находится священная грязь, на которую некогда возил его сын и исцелил его ноги. Огонь вина шумел в нем целые сутки, и он привел геологов на опушку леса, где видел когда-то первым охотник, как олень зарывался в грязь, чтобы излечить свою рану. Геологи отметили место, нанесли его расположение на карту, набросали кроки, взяли пробы земли и грязи и повезли все это с собой как добычу. Грязь исследовали в лаборатории, и два года спустя на месте орочонской кумирни построили деревянный барак. В бараке разместились рабочие, которые должны были начать строить дома для курортников. Горячий источник, бивший под грязью, был выведен наружу и задымил тугими парами гейзера.

Еще год спустя первые курортники — шахтеры-ревматики прибыли на курорт. Тайгу вырубили, и новые жилища пахли свежей сосной. Янтарные подтеки смолы еще сочились из ее щелей. Грязь излечивала от ревматических болей и последствий травмы. На берегу реки построили пристань, и можно было выезжать на середину реки и наблюдать, как бьется и играет рыба в пору нереста. Время зарастило года, и никто из приезжих не знал о кочевьях орочонов и о благородном звере — олене, который первый указал дорогу человеку. Люди были другими, и была другой юность. Юность эта не знала чувства обреченности в тайге, скудного огня далеких кочевий, песен первых надежд, которые уже стали ее добычей. Она шла через тайгу, искала уголь и нефть и заселяла недавнюю дремучую землю первыми шахтами и курортами. И только лапа хвойного дерева так же свисала над берегом реки и говорила о движении жизни, о распахнутом уссурийском лете и о юности геолога Дементьева.

1934

ГЕННАДИЙ ГОР У БОЛЬШОЙ РЕКИ

В лесу текла река. Две горы стояли. Одна гора была голая и круглая. Другая гора заросла сосной и кедром. Она была низенькая — гора-сестренка, маленькая сестра большой горы.

Внизу стояли палатки с завитками дыма: стойбище.

Лялеко сбежала с горы в лес к реке.