Великие души: Семь лучей на уровне души

Стихи Уитмена наполнены действием. Он описывал и свои действия, и то, что наблюдал. Несколькими впечатляющими фразами он поражал читателя и вдохновлял его новыми перспективами. Увидев смерть, он не погружался в размышления о ней, а бился с ней. Он извлекал из опыта и переживания всё, что мог, немедленно и напрямую, зная, что и другие тайны откроются в надлежащее время.

Подход Теннисона был совершенно другим. Одно его малое действие сопровождалось долгим, долгим размышлением. Его отличала погруженность в себя, в свой собственный поиск смысла. Подход Уитмена — бесстрашие и «захват» (в положительном смысле) всего необходимого, что можно извлечь из данного момента. Мягкий Теннисон исследовал нюансы чувства, изучая жизнь и смерть с безопасного расстояния. Бесстрашный Уитмен гораздо безогляднее нарушал общепринятые нормы, и критика действовала на него далеко не так сокрушительно, как на Теннисона.

Оба поэта оказали влияние друг на друга. Теннисоном сильно восхищались по ту сторону Атлантики. Уитмен написал ему, попросил его фотографию и послал Теннисону томик своих стихов. В ответ Теннисон написал: «Мне уже встречались ваши произведения. Я прочел их с интересом и сделал вывод, что вам свойственна широкая и любящая натура. Я обнаружил великий «посыл» в ваших сочинениях и не удивлен тем, какое большое впечатление они производят на ваших соотечественников» («Письма», т. III, с. 9). И ни слова о недостаточной изысканности и завершенности. Все письмо составлено в учтивой, позитивной манере. Однако Теннисон, должно быть, ощущал превосходство над Уитменом как поэтом, ведь тот был самоучкой и, по сути, дикарем. Теннисону легко было понять воздействие стихов Уитмена на его соотечественников, поскольку сама Америка была молода и отличалась необузданными нравами. От поэзии Теннисона веяло глубоким почтением к традиции, а Уитмен жаждал живого выбора, не обремененного освященными временем традициями. Однако ни один настоящий поэт не спорил с тем, что одухотворенный энтузиазм Уитмена привнес нечто ценное в традиционное искусство.

Эдвард Фитцджеральд, один из ближайших друзей Теннисона, критиковал его за недостаток «посыла». Фитцджеральд говорил ему, что если бы он (Теннисон) «вел более активную жизнь, как Скотт или Шекспир, или даже Байрон, был чуть более разрушителен, он мог бы сделать больше, сказав об этом меньше» (Торн, с. 444, курсив К.А.).

Преданность Теннисона своей семье. Его перо не устает, его успех ширится. В качестве поэта-лауреата его время от времени обязывали писать политические произведения. Первым таким стихотворением была «Ода на смерть герцога Веллингтона», другим — «Атака легкой кавалерии»:

В атаку, кавалеристы!
Вам не пристало бояться.
Ведь никому не известно,
Кто именно не вернется,
Кому не узнать ответа
На вечный вопрос «Почему?»
Ваш долг — атака и смерть…
Долиною вечной славы
Скачут шесть сотен вперед.

Из «Атаки легкой кавалерии»

Теннисоны купили дом на острове Уайт, что, помимо прочих обстоятельств, также послужило «заземлению» Альфреда. Практические дела, связанные с домашним хозяйством, в большой степени помогли уравновешивать его настроения и мечтания. Осев в новом доме с установленным ритмом жизни, он стал работать весьма продуктивно.

Бенджамин Джауитт регулярно посещал Теннисона и оставил интересные наблюдения, когда тому был 51 год. Теннисон тогда болел и отчасти пребывал в угнетенном расположении духа. «Чем чаще я его вижу, — отметил Джауитт, — тем больше уважаю его характер, несмотря на поверхностную раздражительность и волнение по малейшему поводу. Нет человека более честного, правдивого, отважного, более сердечного друга. Он открыт, словно ясный день, как дитя, рассказывая любому встречному, что у него на сердце». Любимой темой Теннисона было «положение в будущем», о котором он говорил со «страстной убежденностью». Джауитт заключает, что «огромные умственные волнения неизбежно сопровождают те способности, которыми он обладает» («Письма», т. II, с. 271).