Великие государственные деятели Российской империи. Судьбы эпохи

«Я оставляю тебе Россию не в лучшем положении», – с таким словами по легенде обратился Николай к сыну на смертном одре. Было ясно, что Россия проиграла войну и новому императору предстоит начать свое царствование с тяжелых и унизительных переговоров о мире. Мирный договор подписан в марте 1856 года в Париже. России запрещалось иметь военный флот и военные порты на Черном море, правда, Турция тоже была признана побежденной и тоже утратила право держать в Черном море военный флот. Но Турция, как впоследствии заметил Горчаков: «…сохраняла право содержать в Архипелаге и в проливах морские силы в неограниченном размере». Россия отдала Турции Кавказ и устье Дуная, но сохранила Крым и Севастополь. Покровительство над всеми христианскими подданными султана перешло к Европе, а с ним и право вмешательства в дела на Востоке. Стало ясно, кто на самом деле получил больше всего выгод от этой войны.

Одной из очевидных причин поражения России в войне стало технические превосходство английской армии, а значит снова, как и при Петре I, предстояло «догонять Европу». Александр II готовил то, что позже назовут великими реформами: отмену крепостного права, отмену 25-летней солдатчины, судебную реформу, земскую реформы и т. д. Он понимал, что при таком глобальном переустройстве Россия может временно потерять свою боеспособность, ему, как воздух, необходимы несколько мирных лет и прикрытие надежных союзников. Горчаков отказался подписывать Парижский трактат. Политического значения этот «демарш» не имел, все понимали, что трактат в любом случае будет подписан не тем, так другим человеком. Но, видимо, этот жест был важен для самого Александра Михайловича. Он оказался важным и для нового императора.

Граф Нессельроде вышел в отставку, и в апреле 1856 года министром иностранных дел назначен князь Горчаков, получивший звание канцлера. Вероятно, Александр II планировал такое назначение уже давно. Еще осенью 1854 года, при жизни Николая I, фрейлина великой княгини Марии Александровны, Анна Тютчева записала в дневнике: «Сегодня вечером великий князь прочел нам конфиденциальную корреспонденцию из Вены (вероятно от Горчакова), представляющую очень умный обзор политического положения России в настоящее время и оканчивающуюся словами: „Нельзя понять современный кризис, если не отдавать себе отчета в том, что из него неизбежно должен вырасти новый мир“. „Это именно то, что я думаю, – добавил великий князь, – и что говорил с самого начала войны“». При встрече с новым императором Горчаков попросил его об амнистии декабристам. Вероятно, и сам Александр II уже задумывался над этим и просьбу удовлетворил – декабристам разрешили вернуться из Сибири.

Не лишенный тщеславия канцлер, рассказывал на склоне дней, что император делился с ним всеми своими проектами: «Не было дела, не было вопроса, о котором бы Государь Император не совещался со мной, – хвастался старик. – Уже перед коронацией, в 1856 году Государь изволил говорить со мной об освобождении крестьян и о разных других реформах. Я горячо поддерживал великие намерения Его Величества». Звучало это, вероятно, смешно и трогательно. Но только ли тщеславие руководило Горчаковым? Кажется в Александре II он увидал уже утраченный им однажды идеал правителя, тот, которому в итоге не смог соответствовать Александр I. И с тех пор Александр Михайлович считал службу новому государю делом чести. Ведь этот государь служил России, причем именно так, как полагал правильным Горчаков.

21 августа 1856 года Россия выпустила ноту, в которой заявила, что порывает со Священным союзом, не будет больше вмешиваться в европейские дела и сосредоточится на внутренних проблемах. В циркулярной депеше, содержание которой посольствам приказано довести до сведения иностранных правительств, были такие слова: «Россию упрекают в том, что она изолируется и молчит перед лицом таких фактов, которые не гармонируют ни с правом, ни со справедливостью. Говорят, что Россия сердится. Россия не сердится, Россия сосредотачивается». Они моментально стали крылатыми. Политики гадали чего в них больше: обещания или скрытой угрозы.

Александр II

Большинство же русских восприняли сдачу Севастополя, Парижский договор и последующую внешнюю политику России, как единую череду позорных поражений и громко недоумевали, как Бог и русские святые, а главное – русский царь, могли допустить подобное унижение. Но Горчаков чужд патриотической риторике, политику, которую он намеревался вести, он называл «политика тихого голоса»: в Европе много стран и у каждой есть свои нужды и интересы, если сосредоточиться на них, почва для альянсов и пути решения обязательно найдутся.

* * *