Великие химики. В 2-х томах. Т. I.

Весть о смерти Джона Дальтона потрясла Манчестер. В полуосвещенном зале Таун-холла, где был установлен гроб с телом покойного, царила мертвая тишина. Днем и ночью шли туда люди отдать последний долг великому гению. Две недели не прекращался людской поток — две недели Англия прощалась со своим сыном.

12 августа 1844 года. Приспущенные флаги на улицах города. Люди толпились на тротуарах, балконах, у окон. Под звуки траурной музыки похоронная процессия медленно двигалась к кладбищу Ардвик. За гробом шли ученые и люди, далекие от науки, никогда не слышавшие о существовании атомов. Однако и они понимали, что умер большой ученый, о котором скорбит не только их родина, но и весь мир…

Склонив голову, Англия провожала в последний путь великого Джона Дальтона.

ЖОЗЕФ ЛУИ ГЕЙ-ЛЮССАК (1778–1850)

В доме прокурора Гей-Люссака царило необычное оживление.

Слуги то и дело выбегали из большого, празднично убранного зала в кухню, спускались в подвал и возвращались с корзинами, полными груш, винограда и бутылок вина. Хозяйка дома время от времени давала короткие распоряжения. Она была очень взволнованна: ведь в тот день, 6 декабря 1798 г., ее сыну Жозефу исполнялось двадцать лет.

Именинник вышел вместе с отцом прогуляться по тенистым улицам Сен-Леонарда. Завтра он должен был снова возвращаться в Париж: необходимо было в течение последующих двух лет закончить Парижскую политехническую школу[276].

Гости уже начали съезжаться, и госпожа Люссак встречала их с некоторым смущением.

— А где же виновник сегодняшнего торжества? — тяжело отдуваясь, спросил судья Дюбуа.

— Он с минуту на минуту должен прийти. А, вот и он наконец. Луи, гости вас опередили, — обратилась она к мужу с легким упреком.

— Приносим вам свои извинения. А теперь за стол, господа, — сказал отец и занял свое место во главе стола.

— Больших успехов тебе в учебе, Жозеф. — Госпожа Люссак поцеловала сына и тайком смахнула навернувшиеся на глаза слезы.

— Будем надеяться, что ты не посрамишь наше имя как ученый, — сказал отец. — Господа, поднимем бокалы за счастливое будущее Жозефа Луи Гей-Люссака!

Луи Никола Воклен (гравюра А. Тердье)

Жозеф сидел задумавшись и лишь время от времени улыбался, вежливо кланяясь в благодарность за теплые слова гостей в его адрес. Он был сдержан и строг в общении, краток и остроумен в дружеских беседах. Сейчас он терпеливо ждал, когда кончатся наконец обычные банальные поздравления, которые ему ежегодно приходилось выслушивать в этот день.

Торжество закончилось, гости разъехались по домам, и Жозеф поднялся наверх, в свою комнату. Приближался час, когда он снова сможет работать в любимой лаборатории…

В Париже Жозеф позабыл все на свете — для него существовал лишь один университет. Снова лекции по химии Фуркруа, Воклена[277], лекции по физике Бриссона[278], занятия в лаборатории.

Ему преподавали знаменитые профессора, и юноша отлично справлялся со сложнейшими заданиями. Он со всей серьезностью относился к любому порученному ему делу. Иногда он сам создавал необходимые приборы и аппараты для опытов. Примерный студент, он был любимцем Фуркруа и Бриссона.

По окончании Политехнической школы Гей-Люссак стал работать помощником Бертолле, который не так давно возвратился из поездки по Египту и проводил чрезвычайно много исследований, связанных главным образом с научным спором с Прустом.

Гей-Люссак заканчивал последние опыты. Он записал данные в толстую тетрадь, куда заносил все результаты исследования, порученного ему в качестве первого задания, и устало опустился на стул.

Интересно, думал начинающий химик, что даже такой большой ученый, как Бертолле, может заблуждаться. Он ожидал, что вещество выделит кислород, а в действительности это вещество поглотило его. Анализы тоже показали результаты, противоположные ожидаемым. Господин Бертолле разволнуется, когда узнает, что его предположения не подтвердились!

В лабораторию, сверкающую чистотой, вошел Бертолле.

— Давайте посмотрим результаты, Люссак, — сказал он, сел в кресло и внимательно уставился в тетрадь. Жозеф с интересом наблюдал за ним: Бертолле вдруг нахмурился, лоб собрался в морщины, и глубокое разочарование отразилось на его лице. Надежды его не оправдались. Но для большого ученого истина всегда дороже ущемленного самолюбия. А в том, что истина установлена, нет никаких сомнений. И сделал это не кто иной, как Гей-Люссак — молодой и талантливый ученый, только вступающий на тернистый путь науки.

Бертолле встал, хмурое его лицо озарилось улыбкой. Он положил руку на плечо Гей-Люссака и сказал: