Великие Князья Литовские: Ягайло

Понемногу страсти в келье Ольгерда начали утихать. Родственники покойного начали приходить в себя после известия, принесенного монахом. Только княгиня Ульяна продолжала тихонько всхлипывать, сидя на стуле у изголовья мужа. Первым решился заговорить Кейстут.

— Не плачь, Ульяна, — сказал он, — слезами горю не поможешь. Давайте лучше подумаем о том, как отдать последние почести великому князю. Указывал ли Ольгерд кому-нибудь из присутствующих место своего погребенья?

Вопрос Кейстута остался без ответа. Великий князь позаботился обо всем, кроме клочка земли, на котором ему предстояло остаться навечно. Он не считал эту мелочь важной. Он, но не присутствующие здесь. Первым заговорил отец Феодосий, видимо боясь, что знатные гости решат вопрос о похоронах без его участия.

— С того дня как брат Алексей стал монахом, его тело и душа принадлежат богу. И поэтому предать земле брата Алексея следует на монастырском кладбище.

Речь монаха вызвала бурный протест Кейстута.

— Монах, ты хочешь закопать тело моего брата в землю? Ты хочешь, чтобы его там дырявили черви? Не бывать этому! Ольгерд будет погребен как воин, согласно обычаям наших предков.

— Похоронить по вашим обычаям — значит сжечь его тело на костре, — опять вступил в завязавшуюся перебранку отец Феодосий. — Уничтожив тело по вашим языческим обрядам, вы уничтожите и душу брата Алексея. Вы осудите ее на вечные муки в аду. Опомнитесь люди! Пред вами лежит тело христианина. Вы хотите нарушить, в конце концов, волю самого покойного. Ведь он отдал себя на веки веков богу и принадлежит ему как живой, так и мертвый.

— Ты ошибаешься, монах. Ольгерд всю жизнь принадлежал не твоему богу, а литовскому народу, литовской земле. Даже из этой кельи он продолжал править государством. Ольгерд изменил свое имя, но все остальное: и мысли, и дела, и поступки его остались прежними. Никто не знает брата Алексея лучше, чем я — его родной брат. И я утверждаю, что у него всегда была душа не монаха, а воина; и летала она не где-то за облаками, а над полями сражений.

Долго еще продолжался спор между монахом и князем. Христианин и язычник ожесточенно боролись за обладание телом покойного, но ни к какому соглашению так и не пришли. Монах не хотел покориться главе государства, и на то были свои причины, которые заставляли отца Феодосия подавлять страх перед лицом могучего владыки. Во-первых, он чувствовал свою правоту. А, во-вторых, могила такого знаменитого человека, как Ольгерд, придала бы вес самому монастырю, привлекая паломников, шедших поклониться первейшему человеку княжества. А это, в результате, способствовало бы как росту авторитета монастыря, так и росту его доходов.

Спор велся между Кейстутом и отцом Феодосием. Остальные присутствовавшие оставались в стороне. Они не могли поддержать язычника Кейстута, так как были христианами, но и выступить против него не решались. Ведь Кейстут был главою государства, к тому же свои претензии он предъявлял на основании древних обычаев, сохранившихся в Литве с незапамятных времен. Надо сказать, что язычество и христианство мирно уживались в литовском княжестве. Язычник и христианин жили, трудились и отдыхали бок о бок, не испытывая друг к другу ни злобы ни ненависти. И лучший тому пример — Ольгерд с Кейстутом. Нынешнее столкновение представителей двух религий поставило в недоумение всех присутствующих. Монах твердо стоял на своем. Кейстут, не знавший обычаев христианства, которое принял его покойный брат, хотя и начал сомневаться в своей правоте, но отступать не привык. И, в результате, не было видно конца их спору.

— Позволь, князь, высказать одну мысль насчет погребенья моего господина, — раздался голос Войдыллы, едва поутихла перебранка между Кейстутом и Феодосием.

— Слуга не может решать, где хоронить господина, — оборвал его Кейстут.

— Напрасно ты так говоришь, дядя. Мой отец как раз прислушивался к мнению этого слуги. К тому же вы со святым отцом битый час толкуете, а проку от этого никакого. — Вступил на защиту Войдыллы потерявший терпение Ягайло.

— Хорошо, пусть говорит слуга, если ты считаешь, что у нас не хватит ума решить это дело. Говори, Войдылло, — сдался, наконец, Кейстут.

— Слушая речи святого отца и великого князя, я пришел к выводу, что дело уладится, если вместо одного Ольгерда будет два. Тогда одного мы похороним как монаха, а второго как воина.

Все присутствующие в недоумении уставились на Войдылло. Решительно никто не понял, к чему клонит слуга.

— Что ты мелешь, Войдылло? — Презрительно проворчал Кейстут, всегда недолюбливавший этого слугу. — Может быть, у тебя двоится от выпитого монастырского вина? Или ты хочешь разделить тело моего брата на две части?

— Поясни свою странную речь, Войдылло, — не выдержал и Ягайло.