Великие князья Великого Княжества Литовского

И вот Збигнев Олесницкий, который во время Грюнвальдской битвы защитил его от немецкого рыцаря, обвинял Ягайлу почти во всех грехах и погрешениях, открывал о нем «полную правду». На глазах короля выступили слезы, он сидел молча, словно пораженный громом, потом с горечью проговорил: «Не тебе стоило отягощать меня столькими упреками. Тут присутствует гнезненский архиепископ Войтех, которому и в самом деле было б к лицу делать мне напоминания, если бы их заслужил. Молчит архиепископ, молчат все прелаты и паны, один только ты, движимый личной неприязнью, присвоил себе право напоминать мне без совета и разрешения других». Но Ягайло ошибался: прелаты и паны, поднявшись, единогласно согласились с Олесницким. Значит, епископ был прав? А может, Ягайло был уже не нужен им? Состарившийся, немощный, даже беззащитный перед неприятельскими выпадами, он свое уже сделал и теперь был не нужен.

Вероятно, Ягайло считал, что великие дела — уния Литвы и Польши, крещение Литвы, победы над Орденом, создание университета, основание новой королевской династии оправдают его перед историей, а все плохое забудется и простится. Ведь и раньше, в 1417 году, на Константском соборе по рукам святейшеств ходил пасквиль о нем тевтонского монаха Иоанна Фалькнберга, но правда тогда восторжествовала. Флорентийский кардинал Франциск возмущался перед собором, что «мужа наиблагороднейшего, короля таких славных достоинств, осмелился писаниной унижать. Плохое ищем у короля и человека, который всех скромностью, спокойствием, человечностью и добротой превосходит... и каждый его славы столько стоит, сколько стоит собственного достоинства. Ибо достоинства этого короля далеко известны во всем свете христианском». И что там упреки Олесницкого, когда сам папа Мартин V называл его королем «великого достоинства и уважения... знаменитых качеств, истинно королевских, высокой чести величества». И даже Длугош считал Ягайлу ласковым и справедливым монархом, умевшим увидеть в человеке достоинства, и не завистью, а приязнью отмечал дела и заслуги своего рыцарства.

Неизвестно, что думал Ягайло об убийстве своего дяди, об унии с Польшей и сорванной коронации Витовта. Большинство (и сам Витовт) считали его убийцей Кейстута. А в Литве называли изменником, продавшим родную землю за польскую корону. Но разве душевной добротой не доказал он, что не способен был на вероломное убийство? Если он и нарушил свою клятву, то к этому вынуждала его политическая и жизненная необходимость. Он защищал свою жизнь, свою власть, наконец, свое государство. Хотел укрепить Литву, устроить ее и спасти от орденской неволи, что и делал. А разве он не заботился о Литве, когда посылал польское войско защищать ее от крестоносцев, помогал деньгами, хлебом, всем, чем мог. Давал литвинам привилеи и вольности. И веру предков уничтожил, ибо это была не вера, а идолопоклонение, суеверие и тьма. Строил костелы и утверждал веру Христову. «Потому что не только о земных, но и о небесных благах для наших подданых нам нужно печься. Сильно стараемся одарить их духовными милостями, чтобы в садах веры лучше расцветали и каждый раз более врастали в добродетель, снимая с хребтов ярмо неволи», — писал он в акте Городельской унии. Разве неискренним было его желание? Разве он не любил свою Родину? За эту любовь и упрекали его поляки, за то, что «не жалел королевского скарба для процветания Литвы и взамен обносок он давал ей своей щедрой рукой новый наряд».

И он, жалея Свидригайлу за принесенные ему страдания, признал его великим князем литовским, нарушая свои привилеи и постановления, не посоветовавшись с панами Королевства и Княжества. И даже, когда его вынудили в 1431 году начать войну с Великим Княжеством, она, по словам Длугоша, была для него «хуже чем смерть». При подходе польского войска к городу или замку король тайно посылал вестников туда с предупреждением, за что и заслужил вновь горькие укоры поляков.

«Нерешительность и бездействие» Ягайлы сорвали штурм Луцка. А когда появилась возможность заключить перемирие с Свидригайлой, охотно сделал это, чем и сорвал захват Польшей Волыни. Как бы ни укоряли Ягайлу, как бы ни принижали его достоинства, ни очерняли его образ, он все нападки переносил спокойно. «А тех, кто делал ему вред, старался победить великодушием вместо кары. А также был убежден, что в королевстве не было такой заслуги и деятельности, которые не отметил бы из своей казны и подарками», — писал магистр Краковского университета Бартоломей из Ясла.

Если не брать во внимание политические успехи Ягайлы, которые часто были достигнуты им благодаря стечению обстоятельств, он отнюдь не походил на великого монарха своего времени, каким хотели видеть в своих панегириках его апологеты. Видимо, нужно согласиться с Длугошем, что был «это не король, а обыкновенный человек, который равному себе не жалеет никакой помощи и услуги». И объяснил свое мнение красивой метафорой: «Имел простое, но золотое сердце».