Великие любовницы

Этот первый кризис в отношениях между любовниками, как это часто бывает, только укрепил их связь. Он показал силу их взаимной привязанности и еще больше изолировал их от окружающего мира, от двора, где безудержная погоня за почестями и удовольствиями отринула всякую мораль. Королю и Луизе суждено было вскоре получить тому еще одно доказательство. Несмотря на то что любовная связь короля держалась в тайне, о ней все же было известно камарилье, у которой этот роман вызывал зависть. И несчастной Лавальер пришлось пожинать ее плоды. Для этих завистников она стала препятствием, которое надо было убрать, чтобы снова завоевать милость короля. Наиболее влиятельными врагами, желавшими ей зла, были Генриетта Орлеанская и графиня Суассонская. За несколько лет до этого, в те времена, когда она звалась еще Олимпией Кончини, на мадам де Суассон в числе многих прочих дам пала страсть Людовика. Графиня чувствовала себя уязвленной новым выбором короля и вместе со своими подругами стала размышлять, как бы избавиться от соперницы. Проще всего было спровоцировать скандал, предупредив королеву анонимным письмом. Так они и поступили. Но графине и ее сообщницам не повезло: письмо попало в руки Анны Австрийской, которая, давно закончив с альковными интригами, поостереглась показывать письмо своей невестке. Но зато рассказала об этом сыну и попросила его вести себя осторожнее, чтобы сохранить покой супруги. А королева, повторим еще раз, была единственной при дворе, кто ничего не знал о похождениях Людовика – ведь она продолжала жить затворницей, встречаясь лишь со своим духовником и с монашками, которые наведывались к ней чуть ли не ежедневно.

Но тут над Луизой нависла новая опасность в лице аппетитной на вид фрейлины королевы Анны де Ламот-Уданкур. Все та же, решительно-неутомимая, Олимпия де Суассон подсунула дамочку Людовику, а тот и клюнул на эту удочку, несмотря на любовь к Луизе: однолюбом Король-Солнце никогда не был. Для того чтобы сильнее возбудить интерес к себе своего венценосного воздыхателя, его новая пассия использовала игру на контрастах, то разогревая его чувства, то охлаждая их. Она писала королю страстные любовные письма, а когда он пытался перейти к действиям, она остывала. Она заявила ему, что уступит… только в том случае, если он бросит мадемуазель де Лавальер! Людовик оказался в очень трудном положении, когда нужно было выбирать между желаниями и чувствами. И тогда мать в очередной раз открыла ему глаза. Выбрав наименьшее зло, она поняла, что королевству ничего не угрожало со стороны честной и совестливой Луизы, и поэтому без труда убедила сына в том, что им просто играли. Оскорбленный король вернулся к Луизе, которую эта история заставила сильно страдать и которая была на седьмом небе от того, что любимый снова вернулся к ней, и вернулся, еще сильнее пылая страстью, как это всегда бывало после каждого его приключения на стороне… До того самого дня, когда одним из этих «приключений» не стала Франсуаза-Атенаис де Монтеспан…

Осенью 1662 года королева Мария-Тереза вышла наконец из ступора, в котором пребывала с самой свадьбы. Остается только догадываться, где произошла утечка информации, но ей вдруг стало известно о связи мужа с «этой девкой», как она назвала свою соперницу. Это открытие королевы не имело, впрочем, никаких последствий: Людовик и слышать не хотел о том, чтобы отказаться от женщины, которую он продолжал любить с такой страстью. Что же касается Луизы, то несмотря на то, что ее все больше и больше мучили угрызения совести, она продолжала обожать Людовика. Она была счастлива только тогда, когда он был рядом. А поскольку Людовик, со своей стороны, все чаще и чаще искал случая увидеться с ней наедине, об их романе судачил весь двор. Поэтому-то накануне карнавала в январе 1663 года и большого праздника, в котором, согласно обычаю того времени, король должен был играть в спектакле, одетый пастухом, постановщик праздника поэт Бенсерад позволил себе сделать прямой намек на фаворитку, которая тоже должна была выйти на сцену в костюме очаровательной амазонки:

Прекраснее пастушки, право, нет,
Да кто ж посмеет это отрицать?
Но пресса не спешит лить на нее свой свет,
Хотя по ней не можно не вздыхать.
Истомой сладкою глаза ее лучатся,
Пусть с виду не понять, кто этому причина,
Но если б кто сумел в глубинах сердца покопаться,
Легко какой-нибудь нашелся бы мужчина.
Но, впрочем, стоит ли об этом продолжать?
Ведь слишком хорошо не скажешь про нее.
Во всей округе, право слово, не сыскать
Отзывчивее сердца, чем ее

[72].