Великие мечты

— И чем это ты так доволен?

Он тут же понял и своим ответом отменил нечаянную агрессивность вопроса, о которой Фрэнсис тут же пожалела, поскольку она противоречила лучистому довольству в ней самой.

— О да, я очень доволен, ты права, абсолютно права, — сказал он и посмотрел на нее со смехом.

Фрэнсис подумала, что Гарольд похож на вальяжного льва, который лежит, скрестив перед собой мощные лапы и подняв величественную морду в медленном, ленивом зевке.

— Я расскажу тебе, расскажу тебе все. Но сначала я хочу показать тебе одно место, пока еще светло.

И они снова отправились в путь, в глубь Уорвикшира. Гарольд остановил машину перед гостиницей и вышел, чтобы открыть Фрэнсис дверь.

— Пойдем, взглянешь на это. — С другой стороны дороги виднелись деревья, надгробия, кусты, старый тис. — Я так хотел показать тебе… нет, ты ошибаешься. Это совсем не то, что ты подумала. Я не привозил сюда раньше другую женщину, просто был здесь несколько месяцев назад по делу, увидел все и подумал: это волшебное место. Но был я тогда один.

Рука об руку они пересекли улицу и остановились посреди кладбища, где тис был чуть ли не выше церковного шпиля. Опустились легкие летние сумерки, яркая луна выкатывалась на потемневшее небо. Бледные надгробия клонились в стороны, и казалось, что они хотят что-то сказать забредшим сюда людям. Дыхание теплого летнего воздуха, смешанное с языками прохладного тумана, окутало их, и они обнялись и стали целоваться, а потом просто стояли, тесно прижавшись друг к другу, и прислушивались к посланиям своих тел. Наконец давление неразделенных эмоций стало невыносимым, что заставило их отшагнуть друг от друга, хотя руки они не разняли, и Гарольд произнес:

— Да.

Ему не нужно было объяснять Фрэнсис причину сожаления, прозвучавшего в этом коротком слове. Она думала: «Я могла бы выйти замуж за кого-нибудь вроде него, а не за…»

Юлия называла сына имбецилом. Поскольку Джонни не позвонил ей после того странного собрания, созванного, «чтобы все смогли узнать правду», Юлия сама набрала его номер с желанием узнать, что он думает о Саксе, а вернее — что он готов сказать.

— Ну? — спросила она. — По-моему, выступление этого израильтянина должно было заставить тебя задуматься.

— Ты должна научиться оценивать ситуацию в долгосрочной перспективе, Мутти.

— Имбецил.

На кладбище сгустился мрак, а небо просветлело, и могильные камни засияли ярко и потустороннее; Гарольд и Фрэнсис прислонились к стволу тиса и смотрели из его тени, как набирает силу лунный свет. Потом они погуляли между могилами — все старинные, всем более века — и вскоре оказались в номере гостиницы, зарегистрировавшись как Гарольд и Фрэнсис Холман.

У нее в голове все крутилось: «А почему бы и нет, мы можем пожениться, мы можем быть счастливы, ведь другие люди женятся и живут счастливо», однако мысль о бремени и сложности дома Юлии не позволяла развить эту сумасшедшую идею, и в конце концов Фрэнсис отбросила ее. Она не станет сейчас пытаться разрешить неразрешимое и просто будет счастлива хотя бы одну ночь. И она была счастлива, они оба были счастливы.

— Созданы друг для друга, — выдохнул Гарольд ей в ухо и потом повторил громко, ликующе.

Они лежали бок о бок, сплетя конечности, пока за окном краткая ночь спешила навстречу рассвету, который сегодня не встретит препятствий в виде облаков. Луна серебрила оконные рамы.

— Я влюблен в тебя уже много лет, — сказал Гарольд. — Много лет. С тех пор, как впервые увидел тебя с двумя вашими малышами. Жена Джонни. Ты не знаешь, как часто я мечтал о том, чтобы позвонить тебе и попросить выскользнуть за угол, в кафе. Но ты была замужем за Джонни, а я боготворил его.

Настроение Фрэнсис грозило рухнуть в пропасть, и ей захотелось, чтобы Гарольд не продолжал. Но она видела: ему это необходимо, это говорит в нем печальная правда.

— Должно быть, это было в той ужасной квартирке в Ноттинг-хилле.

— Ты считаешь ее ужасной? Но тогда благополучный быт не был нашей целью. — И он рассмеялся громко, от избытка чувств, и сказал: — О Фрэнсис, представь, что у тебя была мечта, которая казалась тебе несбыточной, и вот она сбылась. Для меня сегодняшняя ночь — это такая мечта.

Фрэнсис пыталась вспомнить, какой она была тогда, в те годы: располневшая, задавленная тревогами, с двумя маленькими детьми, которые вечно цеплялись за мать, залезали на нее, сражались за место на ее коленях.

— И что ты во мне видел, хотела бы я знать?

Гарольд помолчал.

— Всё. Джонни — тогда он был для меня героем. А ты была его женой. Вы были такой удивительной парой, я завидовал вам обоим и завидовал Джонни. И ваши мальчики — у меня ведь еще не было своих детей. Я хотел быть как ты.

— Как Джонни.

— Это трудно объяснить. Вы были как… святое семейство. — Гарольд засмеялся и взболтнул в воздухе руками и ногами, а потом сел на краю кровати, потянувшись в молочно-лунном свете, и сказал: — Ты была прекрасна. Невозмутимая… безмятежная… ничто не могло нарушить твой покой. А ведь я понимал, что Джонни не был самым легким в… Я, конечно, не критикую его.