Великие Моголы

Личный друг и биограф будущего императора Абу-ль-Фазл описал знаменательное событие в присущих ему неподражаемых выражениях — его манера вызывала насмешки и пренебрежение многих читателей на Западе, однако таков был чисто условный стиль тогдашней персидской прозы, и Абу-ль-Фазл пользовался им с гораздо большей живостью, чем многие и многие собратья по перу. Он говорит нам, что «родовые муки пришли к ее величеству, и в благоприятный миг единственный в своем роде перл, хранимый Господом, явился в своей славе»; после этого царственный младенец «был омыт и успокоен руками осененных тенью, но излучающих сияние, целомудренных, совершенных телом дев», а затем «добронравные, правоверные няньки завернули божественную форму и священное тело в благотворные пеленки и приложили медовые уста младенца к плодоносным грудям, и рот его усладила животворная влага».

Груди Хамиды были плодоносными весьма недолго. Положение кормилицы было политической должностью немалого значения, так как ее собственные сыновья считались молочными братьями будущего монарха, и в этом заключался восхитительно дешевый способ, при помощи которого Хумаюн, еще недавно вынужденный занимать деньги под двадцать процентов, чтобы заплатить жалованье солдатам, мог вознаградить кое-кого из своих приближенных. Абу-ль-Фазл перечисляет имена девяти знатных женщин, которым была предоставлена честь кормить царского отпрыска до тех пор, пока его не отнимут от груди, и добавляет, что было и много других, однако особа, удостоенная особой чести возглавить очередь, плохо рассчитала сроки и была все еще беременна, когда в ней возникла необходимость; в результате она осталась в списке, но только на пятом месте. Рождение сына было событием, которого окружение Хумаюна дожидалось годами. Ему уже исполнилось тридцать четыре года, и потребность в наследнике становилась столь настоятельной, а отношение к любой забеременевшей женщине из его гарема столь лестным, что Гульбадан рассказывает об одной наложнице, ухитрившейся изображать фальшивую беременность целых двенадцать месяцев (на том основании, что одна из ее родственниц будто бы родила ребенка с опозданием на три месяца), прежде чем ее разоблачили.

Этот недостаток наследников, проблема, которая в будущем станет мучить Акбара до двадцати семи лет, кажется тем более удивительной, что в царском гареме находилось до нескольких сотен молодых женщин и сын любой из них мог оказаться вполне приемлемым в качестве наследника императорского трона. Детская смертность играла определенную роль, но о смерти отпрысков царского рода обычно упоминалось в хрониках или дневниках, и число таких упоминаний недостаточно для объяснения дела. По-видимому, в беспокойной жизни императора моголов секс играл куда менее значительную роль, чем нас вынуждают предполагать чисто условные представления о гаремах. Само собой разумеется, что Хумаюн лично занимался составлением гороскопа для наследника, который в перепечатанном тексте Абу-ль-Фазла занимает около шестидесяти страниц, и каждое указание истолковывается в благоприятном смысле, что, кстати сказать, оправдалось в дальнейшем.

Хумаюн при содействии своих новых союзников из Умаркота добился кое-каких успехов в борьбе против Хусейна, однако Хусейн теперь был настолько раздражен затянувшимся пребыванием Хумаюна в Синде, что предпочел избавиться от него посредством подкупа. Получив две тысячи вьюков зерна и триста верблюдов (большинство из них были такими дикими, «словно не знали они ни города, ни вьюка, ни человека семь, а скорее даже семьдесят поколений»), Хумаюн переправился через Инд 11 июля 1543 года и двинулся на северо-запад, к Кандагару — навстречу самому большому из всех унижений, каким братья когда-либо подвергали его.