Великие неудачники. Все напасти и промахи кумиров

Крупные рассказы и повести Чехова являются чем-то еще более грандиозным, чем даже «энциклопедия русского быта». Начавший, по его признанию, «с чепухи» (то есть с мелких рассказов и фельетонов), он быстро эту чепухупреодолел и создал такие произведения, которые вторую сотню лет занимают читателей внешней своей простотой и бесконечной своей глубиной. «Степь», «Припадок», «Именины», «Ионыч», «Палата № 6», «Студент», «Крыжовник», «Мужики», «Бабье царство», «Попрыгунья», «Черный монах», «В овраге», «Человек в футляре», «Дама с собачкой», «Скучная история»… Никто не может понять, как удалось двадцатидевятилетнему человеку написать историю, в заголовке названной «скучной». На самом деле она поразительно нескучна. И рассказывается в ней о последних месяцах жизни большого ученого, у которого «так много русских и иностранных орденов, что когда ему приходится надевать их, то студенты называют его иконостасом», а шея напоминает «ручку контрабаса». Этот «известный и почтенный» человек мучительно пытается понять, как и для чего прожил он свою жизнь или же он и не жил вовсе, а влачился по жизни, увлекаемый кошмарной силой обстоятельств. «Я чувствую, что долее не могу видеть ни своей лампы, ни книги, ни теней на полу, не могу слышать голосов, которые раздаются в гостиной. Какая-то невидимая и непонятная сила грубо толкает меня вон из моей квартиры. Я вскакиваю, торопливо одеваюсь и осторожно, чтоб не заметили домашние, выхожу на улицу. Куда идти?» А в «Даме с собачкой» герой мучительно старается вырваться из цепких объятий пошлых и мертвых обстоятельств. И вырывается из них, абсолютно не ведая, что дальше произойдет с ним и его возлюбленной, случайно встреченной на ялтинской набережной, где отчего-то «пожилые дамы были одеты, как молодые, и было много генералов».

Быть может, засилье в России генералов и чиновников, непроходимая пошлость, запойная глупость, густая красота природы, тьма просторов, чудовищные расстояния, жестокая бедность и вневременная «осетрина с душком» заставили Чехова все бросить и, вопреки предупреждениям друзей и мольбам многочисленных поклонниц, отправиться в тяжелейшее путешествие на каторжный Сахалин. Двенадцать тысяч верст преодолел он на свои деньги. Проехал через всю Россию на поездах, пароходах и в тряской коляске, чтобы попасть в кромешный ад, созданный человеком для других людей. Итог – полное и окончательное убеждение в том, что «хорош божий свет. Одно только не хорошо: мы».

Никто не может понять, каким образом слабое здоровье его позволило ему преодолеть всю Россию, но многие понимают, что заставляло Чехова, преодолевая сибирскую глушь, констатировать: «Нет ни мяса, ни рыбы; молока нам не дали, а только обещали <…> Весь вечер искали по деревне, не даст ли кто курицу, и не нашли… Зато водка есть! Русский человек большая свинья. Если спросить, почему он не ест мяса и рыбы, то он оправдывается отсутствием привоза, путей сообщения и т. п., а водка между тем есть даже в самых глухих деревнях и в количестве каком угодно».

Два месяца провел он на Сахалине, а затем по бушующим морям проплыл на пароходах тысячи километрах и доплыл до Одессы. Возможно, неодолимой была тяга его к путешествиям, а возможно, по его признанию, оказало свое влияние и то, что остро хотелось «вычеркнуть из жизни год или полтора». Или же более чем откровенное размышление о самом себе: «Помышляю о грехах, мною содеянных, о тысяче бочек вина, мною выпитых <…> Я совершил столько великих и малых дел, что меня в одно и то же время нужно произвести в генералы и повесить». Друзьям из своего путешествия он пообещал привезти манильских сигар и статуэтки обнаженных японских девушек. И привез. Сигар, статуэтки, а для себя живого мангуста. А с настоящей японской девушкой познакомился в Благовещенске и остался доволен ее изумительным любовным мастерством и тем, что в ее маленькой комнате не было «ни тазов, ни каучуков, ни генеральских портретов».

Одна из его многочисленных московских поклонниц, пробовавшая свои силы в написании прозаических произведений, однажды обедала с ним, и он ей с присущей ему откровенностью сказал, что она никогда не станет настоящей писательницей по той причине, что ей «не знаком труд ради куска хлеба».

Сам же он стал писателем не потому, что был талантлив, а потому, что случай и упорный труд так им распорядились. За тем же обедом Чехов признался, что за шесть лет постарел лет на двадцать. И она, подтверждая это чеховское наблюдение, сказала потом своей подруге: «Во всей его фигуре была видна такая усталость! Я подумала: весна его жизни миновала, лета не было, наступила прямо осень».