Великие пары. Истории любви-нелюбви в литературе

Но вот есть черта, какой он серьезно отличался от остальных. Говорящий в обществе о чем угодно: об охоте, о литературе, о музыке, о политике, – он очень неохотно касается собственной семейной жизни. И понятно почему: мать не столько деспотичная и не столько властная, сколько измученная отцом. Сергей Тургенев изменял жене жестоко. И даже несчастная княжна Катенька Шаховская, соседка, в которую юный Тургенев был так поэтически влюблен и черты которой перенес потом в образ Зинаиды Засекиной из повести “Первая любовь”, оказалась любовницей его отца. И эта рано пережитая трагедия наложила некий отпечаток на всю его дальнейшую семейную жизнь: он любую семейственность, любой дом просто ненавидел; такая клаустрофобия была только у Чехова. Тургеневу нравилось жить в чужой семье, но заводить собственную он совершенно не желал: жизнь матери и жизнь двух его братьев были у него перед глазами.

После встречи с Тургеневым в Париже, еще до знаменитой ссоры, которая едва не кончилась дуэлью, молодой Толстой пишет: “Никогда не думал, что он способен так сильно любить”. И это наводит нас на мысль, что он и не мог так любить – он старательно создавал легенду о своей влюбленности в прелестное существо. Влюбленность действительно имела место, но влюбленность, очень для Тургенева характерная: он ценил в людях приобщенность к искусству, он влюблялся в талант. При всем его дурном характере он всегда умудрялся даже о нелюбимых им людях, как о Некрасове в последние годы или о Толстом, говорить хорошее, он был довольно объективен. С Толстым, с которым чуть не дошел до драки, которому крикнул, что “даст ему в рожу”, когда тот отрицательно отозвался о благотворительности его дочери, Тургенев мало того что возобновил добрые отношения (правда, через семнадцать лет), он еще и писал Фету: “Прочел я «Поликушку» Толстого и удивлялся силе этого крупного таланта. Только материалу уж больно много потрачено, да и сынишку он напрасно утопил. Уж очень страшно выходит. Но есть страницы поистине удивительные. Даже до холода в спинной кости пробирает, а ведь она у нас и толстая, и грубая. Мастер, мастер”. Или после критической статьи Павла Анненкова о “Войне и мире” пишет самому Анненкову: “Толстой поражает читателя носком сапога Александра, смехом Сперанского, заставляя думать, что он всё об этом знает, коли даже до этих мелочей дошел, а он и знает только эти мелочи. <…> Со всем тем есть в этом романе вещи, которых, кроме Толстого, никому в целой Европе не написать и которые возбудили во мне озноб и жар восторга”.

Иной вопрос, что, будучи человеком довольно претенциозным, в каких-то отношениях даже фальшивым, он и творит миф о великой любви.

Считают, что эта любовь пережила три этапа. Сначала он безумно влюблен, а она не обращает на него внимания; потом случается резкое потепление: в 1853 году, когда Тургенев, находившийся фактически под домашним арестом за некролог Гоголю, приезжает по чужому паспорту из Спасского в Москву, видится с Виардо, приехавшей на гастроли, – она поражена риском, на который он пошел. После смерти Николая I он получает разрешение выехать в Париж, и якобы в 1856 году, когда Тургенев всем друзьям пишет, что идиллически счастлив, он наконец добивается взаимности и как-то неожиданно становится отцом мальчика Поля. Об этом судят в основном по двум причинам. Во-первых, мальчик Поль действительно очень на него похож, в особенности на молодого Тургенева, еще с небольшой бородкой, такого денди. Он вырос замечательным скрипачом и дирижером и ростом от всей семьи Виардо отличался (Тургенев, как вы знаете, был гигант, именно по этой причине он выведен Достоевским в образе маленького Кармазинова в “Бесах”). Во-вторых, повод к такому заключению дает письмо, в котором Тургенев приветствует рождение Поля. Письмо это выдержано в таких восторженных, в таких, прямо скажем, буффонских тонах, что столь безудержная радость совершенно непонятна. Особенно часто цитируется фраза “Я становлюсь пророком; я читаю во мраке грядущего, в Conversation’s Lexicon 1950 г.: «Виардо (Поль, Луи, Иоахим), знаменитый (пропускаю “кто”), родился в Куртавнеле, в Бри, и т. д. и т. д., сын знаменитой Полины Гарсиа и т. д. и т. д.»”. Проблема только в том, что опускается конец фразы: “…и одаренного писателя и переводчика «Дон Кихота»”.

Так что Тургенев честно, по крайней мере в письмах, рассчитанных на чужой глаз, подчеркивал, что это сын чудесного Луи. Тем не менее сам тон этого письма, пожалуй, слишком интимен и пафосен.