После возвращения из экспедиции Маслоу обратил внимание на проблему эмоциональной безопасности — отношений между людьми, характеризующихся вниманием друг к другу, поддержкой и заботой друг о друге, доверием и близостью. Ему стало очевидно, что общество индейцев в этом плане превосходило американское общество. Он написал несколько работ, которые так и не были опубликованы, где размышлял о мерах, способных повысить ощущение эмоциональной безопасности у людей. Маслоу выступал за радикальное изменение системы образования, из которой должны были исчезнуть конкуренция за места в престижных школах и университетах, а роль преподавателя должна была измениться с авторитарного наставника, всегда знающего, «как надо», на наставника, дающего советы и помогающего ученикам совершенствоваться. Сотрудничество, взаимопомощь и поддержка друг друга должны были стать ведущими ценностями, придя на смену индивидуализму и конкуренции.
Измениться должен был и такой важнейший общественный институт, как семья. Ему необходимо было стать менее иерархичным, когда дети вынуждены лишь исполнять приказы родителей, практически не имея права на собственное мнение. В воспитание и обучение детей должно было быть вовлечено как можно больше родственников или, если их нет, знакомых и друзей. Это позволило бы ребенку получать более многообразный опыт в процессе социализации, а в случае гибели или болезни родителей не привело бы к катастрофическим последствиям для него, так как рядом всегда оказывался кто-то из близких людей, кого ребенок хорошо знал и с кем у него уже существовала эмоциональная связь.
Маслоу был человеком дела. Хотя ему не удалось претворить свои идеи в жизнь в масштабах всей страны, в собственной семье он старался их реализовать. К примеру, вместе с соседями он пытался организовать продуктовый магазин, который стал бы альтернативой сетевым супермаркетам. Затея провалилась, а вложенные средства прогорели. Маслоу не очень любил вспоминать этот опыт: «Менеджер был паршивым, и с тех пор я стал ценить предпринимателей, менеджеров, бизнесменов, их эффективность и компетентность, а не просто добрую волю и
В дом, где в одной из квартир жили Абрахам и Берта с дочерьми (в 1940 году у Маслоу родилась вторая дочь — Эллен), со временем переселились их ближайшие родственники — родители Берты и ее разведенная сестра с двумя детьми, отец и младший брат Абрахама. При этом постоянный доход долгое время был только у Маслоу, которому приходилось обеспечивать всю большую семью, превратившуюся в своеобразную коммуну. Каждый член этой общины имел закрепленные за ним домашние обязанности, даже маленькая Энн — она должна была ежедневно обходить все квартиры по утрам и будить семью.
Маслоу обожал своих дочерей. Во время работы в Бруклинском колледже, когда они были еще маленькие, он из-за нехватки денег не мог себе позволить баловать их дорогими игрушками или развлечениями. Тем не менее он делал для них всё, что мог. Маслоу любил ездить с Бертой и девочками за город, чтобы отдохнуть на природе. Иногда он брал с собой еще нескольких соседских ребятишек и отправлялся с ними на экскурсию. Один из его бывших студентов, работавший в то время в кафе-мороженом, рассказывал, что Маслоу нередко приходил в кафе с детьми и заказывал каждому по мороженому, при этом на его лице можно было увидеть счастье от детской радости. Иногда вечером в кафе звонил телефон, и мягкий голос на другом конце провода произносил: «Добрый вечер, это доктор Маслоу. Простите, что звоню так поздно, но к нам приехали друзья, нельзя ли заказать немного мороженого». И мороженщик, уважавший и ценивший Маслоу, несмотря на поздний час, доставлял на велосипеде заказ для своего бывшего преподавателя.
Рождение дочерей неожиданно оказало серьезное влияние и на научные взгляды Маслоу: «Гораздо более важным уроком для меня стало рождение ребенка. Наш первый ребенок полностью изменил мои психологические воззрения. Он заставил меня по-новому посмотреть на бихевиоризм, который я поддерживал тогда с большим энтузиазмом. Именно с той поры бихевиоризм стал казаться мне таким глупым, что я сейчас не переношу его на дух. Рождение второго ребенка преподало мне урок того, какими разными могут быть люди даже в утробе матери. С тех пор я не в состоянии мыслить в терминах психологии научения, согласно которой любого человека можно научить чему угодно. Возьмите хотя бы тезис Дж. Уотсона: «Дайте мне двух младенцев, и я сделаю одного таким, а второго — другим». Мне кажется, что у него просто не было своих детей. Мне-то теперь прекрасно известно, что родитель не в состоянии формировать своего ребенка по своему произволу. Дети сами творят себя. Самое большее, на что способен родитель — и этим ограничиваются большинство родителей, — это протестовать, когда ребенок слишком увлекается нашим воспитанием»[330]
.