Великие психологи

Неважно, насколько неистово наш Пигмалион пытается переделать себя в сверкающее, великолепное существо — его попытки обречены на неудачу. В лучшем случае он может устранить из поля своего зрения некоторые досадные расхождения с идеалом, но они продолжают лезть ему в глаза. Факт остается фактом — ему приходится жить с самим собой: ест ли он, спит, моется, работает или занимается любовью, он сам всегда тут. Иногда он думает, что всё было бы гораздо лучше, если бы он только мог развестись с женой, перейти на другую работу, сменить квартиру, отправиться в путешествие; но от себя всё равно не уйдешь. Даже если он функционирует, как хорошо смазанная машина, всё равно остаются ограничения — времени, сил, терпения; ограничения любого человека.

Лучше всего ситуацию можно описать, представив, будто перед нами два человека. Вот уникальное, идеальное существо, а вот — чужой, посторонний человек (наличное Я), который всегда рядом, всюду лезет, мешает, всё путает. Описание конфликта, как конфликта между „ним“ и „чужим“, представляется вполне уместным, очень подходящим к тому, что чувствует наш Пигмалион. Более того, пусть даже он сбрасывает со счета фактические неувязки, как не относящиеся к делу или к нему самому, он никогда не сможет так далеко убежать от себя, чтобы „не отмечать“ их. Он может иметь успех, дела его могут идти очень неплохо, или он может уноситься на крыльях фантазии к сказочным достижениям, но он, тем не менее, всегда будет чувствовать себя неполноценным или незащищенным. Его преследует грызущее чувство, что он обманщик, подделка, уродец — чувство, которое он не может объяснить. Его глубинное знание о себе недвусмысленно проявляется в его сновидениях, когда он близок к себе настоящему.

Наяву эта реальность вторгается болезненно и тоже узнаваема безошибочно. Богоподобный в своем воображении, он неловок в обществе. Он хочет произвести неизгладимое впечатление на этого человека, а у него трясутся руки, он заикается или краснеет. Ощущая себя героем-любовником, он может вдруг оказаться импотентом. Разговаривая в воображении с шефом как мужчина, в жизни он выдавливает только глупую улыбку. Изумительное замечание, которое могло бы повернуть спор и всё раз и навсегда уладить, приходит ему в голову только на следующий день. Как ни хочется ему сравниться с сильфом в гибкости и изяществе, это никак не получается, потому что он переедает и не в силах удержаться от этого. Наличное, данное в опыте Я становится досадной, оскорбительной помехой, чужим человеком, с которым случайно оказалось связанным идеальное Я, и оно оборачивается к этому чужаку с ненавистью и презрением. Наличное Я становится жертвой возгордившегося идеального Я.

Ненависть к себе делает видимым раскол личности, начавшийся с сотворения идеального Я. Она означает, что идет война. И действительно, это — существенная характеристика каждого невротика: он воюет с самим собой. На самом деле, имеют под собой основу два различных конфликта. Один из них — внутри его гордыни… <…> это потенциальный конфликт между влечением к захвату и влечением к смирению. Другой, более глубокий конфликт, это конфликт между гордыней и подлинным собой. Подлинное Я, хотя и оттесненное на задний план, подавленное гордыней при восхождении к власти, всё еще потенциально могущественно и может при благоприятных обстоятельствах вновь войти в полную силу»[185].

Как когда-то Эрих Фромм, Карен Хорни тоже оказалась под влиянием идей дзен-буддизма в изложении Тэйтаро Судзуки. Она желала интегрировать их в свою психоаналитическую теорию. Завершая работу над последней книгой, Хорни начала планировать поездку в Японию, чтобы лучше познакомиться с интересовавшим ее религиозным направлением. Однако выбраться в Японию оказалось не так-то легко. Еще с начала 1940-х годов Хорни попала под наблюдение ФБР. В ее досье отмечалось, что она была связана с деятельностью Новой школы социальных исследований — организации, якобы симпатизировавшей коммунистам. Да и сама Хорни характеризовалась как «коммунистка». Когда же в 1952 году, в самый разгар эпохи «маккартизма»[186], Хорни подала заявление на получение загранпаспорта для поездки в Страну восходящего солнца, ей было отказано именно по этой причине. Среди прочего в секретных на тот момент документах говорилось: «Может оказаться, что американцы, отправляющиеся вместе с Хорни, активно участвующие в нескольких коммунистических организациях, посещая Японию в это критическое время и затрагивая рзличные темы с японскими преподавателями, в том числе несомненно и предмет социализма и коммунизма, могут повлиять на умонастроения японцев в ущерб американским интересам на Дальнем Востоке. Поэтому рекомендуется отказать ей (Хорни) в паспорте с целью посещения Японии в это время»[187].