Великие религии мира

Почему же люди, имеющие это, так скупы душой? Почему они вовсе не прекрасны, как само ЭТО, почему сердца их вовсе не переполнены, и они так часто плачут и жалуются ему на жизнь, а если у них и бывает радость, то почти всегда она размером с кусок яблока.

Слепому же казалось, что их радость должна бы быть величиной с сады и поля. Чтобы ели все и не могли бы съесть, а все бы оставалось вечное изобилие...

Почему же это совсем не так? Почему они не уделят ему от света своего немного тепла? А ему среди них так холодно! Точно он лишний, и они все время боятся, что он что-то у них отнимет...

Вдруг он стал различать вдали шаги. И звук этих шагов странно волновал и успокаивал в одно и то же время. Он весь превратился в слух и ему только и хотелось вбирать в себя звук этих шагов, как мерный шум моря. И... не надо, чтобы шаги приближались. Тогда эта странная истома рассеется, и... ничего опять не будет. Шаги приблизятся и пройдут мимо, как столько шагов на свете. Люди проходят мимо... и ничего не случается. Неведомое не становится ближе. Люди проходят мимо. Разве какой-нибудь любопытный остановится и начнет расспрашивать, но это... хуже всего. Пусть проходят мимо — люди всегда проходят мимо.

А шаги приближались, и истома росла. Росла до такой степени, что слепой хотел встать и уйти, боясь, что когда все-таки и этот опять пройдет мимо, сердце его не выдержит. Он хотел встать и не мог. А шаги между тем приблизились к маслине и... затихли. Шедший остановился.

— Ты слеп от рождения, — тихо не то спросил, не то сказал Он.

Любопытный?! Неужели и этот любопытный?! Нет, у любопытных не бывает такого голоса... Он хотел, чтобы еще раз раздался этот голос. Странно... Так странно, но вдруг он почувствовал всем своим существом, что недаром так волновался и ждал этих шагов. Что, может быть, никогда еще никому на свете не было столько дела до него, сколько этому незнакомому человеку. Что даже и родителям своим он меньше нужен, чем Ему.

— Ты слеп от рождения?

— Да, от рождения. А кто ты?

— Я — Свет.

Слепой молчал. Но вдруг как вину свою ощутил мысли о том, что шаги пройдут мимо, и о том, что это любопытный.

Человек сел рядом с ним и обнял ладонями его виски. Слепой заплакал.

Так вот оно — Неведомое... Вот то, чего так не хватало его душе, по чему она так томилась.

— Знаешь ли ты, что такое Свет? — спросил слепого Пришедший.

Слепой знал одно, что нужней этого голоса и этих рук ничего нет в

жизни, и тихо ответил:

— Мне кажется, что знаю.

— Хорошо, что ты знаешь. Если бы ты не знал, что такое Свет, не мог бы увидеть. Да и что было бы тебе в том, что видишь? Сколько есть зрячих, не знающих, что такое Свет. Ты же узнал, будучи слепорожденным. Так пусть и глаза твои откроются.

И Он приложил пальцы к глазам слепого, и глаза открылись.

Глава 8. Мария и Марфа

Равви, вели моей сестре помочь мне, — обратилась Марфа к Иисусу. На этот раз Он был в доме Марии и сестры ее Марфы и брата их Лазаря. И вот Марфа хлопотала и старалась принять и угостить дорогих гостей, а Мария села у ног у ног Иисуса и слушала, что Он говорил.

— Равви, вели ей помочь мне, — повторила Марфа, — я с ног сбилась, а она сидит и ничего не делает. Справедливо ли это?

— Марфа, Марфа, — сказал Иисус, — ты хлопочешь о многом, а надо только одно — слушать Меня. Мария избрала лучшую долю, оставь ее.

— Но, Равви, ведь и я бы хотела, а надо другое.

— Если хочешь, садись и слушай. А если не хочешь так, чтобы все бросить, делай дело свое, но оставь Марию и не думай, что делаешь большее. Плод того, что она услышит, созреет не сейчас, но накормит многих. Ты хочешь накормить нас сейчас. Делай это, но с кротостью в душе. А справедливость... И Каин хотел справедливости.

— Кому ты уподобил меня, Господи?

— Я не уподобил, сама себя не уподобляй.

Шва 9. Лазарь

Господи, если бы Ты был здесь, не умер бы брат мой, — сказала Марфа.

— Где вы положили его? — спросил Иисус и прослезился. «Смотри, как Он любил его, — говорили иудеи. — Не мог ли сей, отверзший очи слепому, сделать так, чтобы и этот не умер?»

— Воскреснет брат твой, — сказал Иисус.

— Знаю, что воскреснет в воскресение в последний день.

— Ты так говоришь, будто воскресение — не твое дело и не тебя касается. Кто-то сделает, а тебе трудиться не надо.

— Но, Господи, как же трудиться? Я могу только веровать.

— Вера и есть труд души. Веришь ли, что давший Хлеб жизни больше самого хлеба? Больше жизни и смерти?

— Я верую в Отца Небесного, всемогущего и всеблагого.

— Но Отец не только «там», Он и «здесь». Я и Отец одно.

И тут подняла голову Мария, которая пала перед тем к ногам Его и молча плакала.

— Ты — больше жизни и смерти, — сказала она, и в глазах ее зажегся свет, который был больше самой большой скорби и глубже радости.

— Воскреснет брат твой, — сказал Иисус и подошел к гробу.

То была пещера, и камень лежал на ней.

— Отнимите камень, — сказал Он.

— Но ведь уже смердит, — возразила Марфа.

— Отнимите камень.

— Но ведь четыре дня, как во гробе.