Великие религии мира

Во всем этом нет ничего необычайного для Индии. Вардхамана Махавира продолжал такие подвиги 13 лет, до полной победы над своей плотью, над всеми желаниями. Необычайно другое: то, что Гаутама почувствовал, что путь этот никогда не принесет ему удовлетворения. И вовсе не потому, что он не в силах его продолжать, а потому, что это не «То». Точно так же, как не То было все, преподанное ему многочисленными учителями. И вот, оставив друзей-ас-кетов, осыпавших его насмешками за отступничество, Гаутама удалился от них и жил скромно, питаясь подаянием, но не голодая и не приневоливая себя сверх меры. Он предоставил собственной душе на свободе искать путь, следуя скорее вдохновению, чем методу. И однажды, сидя под деревом Бодхи, Гаутама что-то такое увидел и услышал, почувствовал и понял, что превосходило все слова, о чем можно было сказать только: «То». Что же это было? Вероятно, то же экстатическое вдохновенное состояние, что и у основателей других мировых религий. Состояние внутреннего открытия — открытия смысла мира, когда ряд ничего не говоривших сердцу разрозненных предметов вдруг видится, как некая величественная стройная целостность. Музыка вместо разрозненных звуков, гармония вместо случайностей. И сам человек чувствует себя некоей мировой раковиной, вмещающей всю музыку мира.

У каждого из испытавших это рождался свой язык символов. Моисей и Мухаммед говорили, что они видели Бога; Иисус сказал, что он — одно с Отцом. Гаутама свое новое состояние назвал «тат-хата» (буквально: такость, абсолютная подлинность), а себя самого — «татхагатой» (такостным, достигшим абсолютной реальности, по ту сторону слов). Больше не осталось старой затемненной природы. Он как бы озарился внутренним светом и почувствовал себя просветленным (буддой). Больше не у кого было учиться. Его непосредственно учила жизнь, с которой он каждое мгновение был связан. «Учась у самого себя, кого назову я учителем?» — передает слова татхагаты один из древнейших памятников буддизма, «Дхаммапада».

Главным принципом нового учения стал принцип свободы. Никакой авторитет не должен становиться между учеником и истиной, даже авторитет самого Будды. Ученик должен открыть истину сам и только сам. «Будьте сами своими светильниками», — скажет Гаутама перед смертью. «Сам человек совершает зло и сам оскверняет себя. Не совершает зла он тоже сам и сам очищает себя. И чистота, и скверна связаны с самим собой. Никто не очистит тебя, кроме самого тебя» (Дхаммапада).

Слово о молчании

В состоянии полной душевной ясности, духовного равновесия, «безветрия души», как говорят буддийские памятники, родилось само собой все то, что так напряженно искал Гаутама раньше. Когда Гаутама стал иным, ответы на мучительнейшие вопросы пришли, как слово «вечность», которое так внезапно складывается само собой у «оттаявшего» Кая в андерсеновской сказке.

Несколько недель Гаутама оставался один, созерцая и размышляя. Ему казалось, что люди не поймут его. Но потом он все-таки пошел к пяти аскетам, недавно смеявшимся над ним, с проповедью «срединного пути»: «О, братья! В две крайности не должны впадать вступившие на путь. В какие же две?

Одна из них в страстях, соединена с наслаждением, влечением, низкая, грубая, свойственная человеку непросвещенному.

Другая соединена с самоистязанием, скорбная, несвятая, связанная с тщетой.

Татхагата, обойдя обе эти крайности, нашел срединный путь, дающий прозрение, знание, ведущий к успокоению, высшему пониманию, нирване...».

В нынешнем своем составе эта первая (Бенаресская) проповедь продолжается учением о «четырех благородных истинах»:

1. Все сущее болезненно, несовершенно[29]. 2. У этой болезненности есть причина. 3. Причина может быть устранена. 4. Есть путь к устранению этой причины.

Мы скажем немного позже о том, что считает Будда причиной страдания, причиной несовершенства мира и что такое буддийская нирвана — блаженство, к которому ведет срединный путь. Сейчас же обратим внимание на сам язык Бенаресской проповеди. Учение Татхагаты изложено не как миф, не как ряд загадочных притч (хотя Будда иногда и пользовался языком притч), а как стройная, логически организованная теория, начатки которой доступны всякому ясно мыслящему человеку.

Будда стихийно исходил из принципа описания мира, сформулированного в «Логико-философском трактате» Л. Витгенштейна (М., 1958): «То, что вообще может быть высказано, должно быть сказано ясно. А о том, что нельзя сказать ясно, надо молчать». Он отвечал «благородным молчанием» на вопросы: «Существуют ли боги? Или они не существуют? Вечен ли просветленный, погрузившийся в Нирвану? Или и он не вечен? Вечен ли мир во времени? Бесконечен ли мир в пространстве?» и т. п.