Великие русские старцы

Отцы были увезены в глубь Финляндии, в деревню Каннокоски. Здесь все они очень тесно и скученно были размещены в помещении школы, на берегу озера, среди леса, близ деревни.

Отец Тимон опять был лишен своего любимого уединения, но и тут, несмотря ни на какие трудности, не прекращал ежедневного служения Божественной литургии.

Отделив в сарае, где был сложен разный хозяйственный хлам, уголок, он его вычистил, прибрал, устроил там престол на снятой с петель старой двери, все вокруг закрыл пеленами, поставил иконы и на антиминсе совершал службу... Убогий сарай, подобно Вифлеемской пещере, превратился в палату, где совершалось величайшее таинство.

Одна мысль о величии этого таинства, совершаемого в углу убогого сарая, еще более поражала и умиляла.

После войны монастырь приобрел имение, которое ныне носит имя «Новый Валаам».

Война закончилась. Москва диктовала свои условия Финляндии. Тот же игумен, который преследовал за «старый стиль» под влиянием политических событий, сразу — также под их влиянием, а может быть, под влиянием страха, перешел опять со всей братией на «старый стиль». Раскол был ликвидирован. В монастыре водворилось единообразие, но все-таки осталось два направления — финское и русское.

После принятия схимы (в 1946-м или 47-м году) старец Михаил совсем уединился, даже в храм не выходил, совершая у себя каждый день литургию. Хотел он совершенно уйти в затвор и никого больше не принимать. «Но, — говорит, — как только хочу от вас всех отказаться — вижу вокруг себя множество бесов. Верно, за ваши молитвы Господь хранит еще меня», — смиренно заключил старец.

И духовные чада продолжали посещать старца.

У старца было десять—пятнадцать постриженниц монахинь, не считая монахов.

Своих духовных чад, особенно тех, кого хорошо знал, принимал у себя каждый день, и монахинь причащал святых Тайн каждый день. Кто приезжал к нему со своими горестями и тяжестями, хорошо знал его силу, силу любви старца. Придя в убогую келлию, каждый чувствовал: будто все растает и уйдет без следа — как не бывало, а если что и останется — старец это сразу увидит и легко, наводящим вопросом, вскроет язву или, даже без вопроса, строго скажет: «Гони, гони от себя этого беса... — назовет то, чем страдает душа, — гони именем Иисусовым».

Отец Михаил, относясь к каждому очень снисходительно, по силе устроения и духовного роста, сам к себе был очень строг и был великий постник.

Уже до схимы перестал он брать из трапезной горячую пищу. Случилось это так: «Пришел я за едой к трапезнику, а он мне говорит: „Что ты пришел, ты ведь ничего не работаешь?“ И правда, подумал я, что от меня монастырю пользы? Поклонился трапезнику и ушел». С того дня уже больше не ходил он за горячей пищей.

Хлеб, чай, сахар, в скоромные дни — молоко, выдавали всем на руки, в келлии. Жившие при обители монахини-прачки приносили старцу то похлебку, то кашицу, но старец сокращал их все больше и больше, почти до минимума, а в последнее время и совсем отказался от посторонних услуг. Даже не позволял мести свою келлию. Сам варил иногда манную жидкую кашицу — две ложки, иногда, в скоромные дни, съедал яйцо; супов, похлебок никогда не варил, чай, хлеб, и в скоромные дни подкреплял себя кофе, который очень ему нравился, говорил: «Силы дает».

Когда в пятидесятых годах возобновилось церковное общение между Финляндской и Русской Церковью, русские иерархи — посланцы Московского Патриархата — стали приезжать в Финляндию устанавливать церковные отношения. Почти все посещали Новый Валаам. Крутицкий митрополит Николай, посетивший Новый Валаам, спросил у тогдашнего игумена Иеронима, кто из братий мог быть его духовником, и игумен указал ему старца Михаила, с которым он беседовал долгое время. Митрополит Николай просил игумена, чтобы он разрешил старцу принимать и наставлять желающих получать духовные наставления, особенно священнослужащих. К митрополиту Николаю старец сначала относился очень сдержанно, но потом, видимо, переменил мнение. Старец считал что патриарх Алексий и митрополит Николай стремятся сохранить Церковь и сберечь от посягательства безбожников.

В оба свои приезда на Новый Валаам митрополит бывал у старца подолгу. Сидя против стены, где были фотографии Царской семьи и отдельно маленького наследника, митрополит Николай, покачав головой, скорбно сказал: «Мученики, они мученики» — повторил несколько раз. Старец подарил митрополиту четки.

Служа каждый день Божественную литургию в своей убогой келлии, начиная молитву в 11 часов вечера, старец ко времени отъезда на Родину (в 1957 году) поминал за восемь тысяч имен... И это были не только имена, но живые души, каждая со своим ликом, около каждого имени была сделана его рукой заметка, по которой он знал, кто тот, за кого он молится. Около семи утра можно было видеть в окне его келлии, затянутом плотной синей занавеской, сбоку полосочку света — он еще стоял на молитве, а около восьми — двери его были открыты для тех, кто нуждался в его поддержке, в утешении и совете, или приходил каяться в своих грехах.