Великие сражения Античного мира

По жребию Ливию выпало противостоять Гасдрубалу, в то время как Нерон должен был вести борьбу против Ганнибала. И «когда все приготовления были завершены так, как консулы считали нужным, оба консула покинули город, каждый двинулся своей дорогой. Население Рима на этот раз было встревожено гораздо более, чем прежде, когда войска Эмилия Павла и Теренция Варрона вышли навстречу Ганнибалу (в 216 г. – навстречу Каннам. – Ред.). Люди не пытались выкрикивать советы командирам или отправлять им ритуальные пожелания удачи и скорой победы. Все стояли молча, охваченные страхом, понимая, как мало значили все призывы к воинам приложить все силы, проявить мудрость и храбрость. Каждый помнил, что редкий год проходил без того, чтобы не гибли полководцы. Каждый сознавал, что если один из двух консулов будет разбит, то тогда, что еще хуже, две армии карфагенян сумеют объединиться, и второго консула будет ждать та же судьба. Самой большой удачей было бы, если бы оба они вернулись домой с победой, с честью пройдя испытание борьбой с таким могущественным противником. С великим трудом Рим сумел устоять после битвы при Каннах, после чего Ганнибал вел борьбу в одиночку, получая очень незначительную помощь из Карфагена. Теперь же в Италию прибыл второй сын Гамилькара, и после его похода некоторые стали думать, что он является еще более грозным соперником, чем Ганнибал. Ведь ему удался этот долгий и опасный марш через территории, населенные варварами, через широкие реки и высокие горы, считавшиеся почти непреодолимыми. В свое время Ганнибал во время этого перехода потерял значительную часть своей армии (от 59 тыс. уцелело 26 тыс. – Ред.), а Гасдрубал, следуя теми же местами, наоборот, сумел увеличить ее. Он присоединял к своим войскам население территорий, по которым они двигались, и, по мере спуска с Альп, его армия росла подобно снежному кому и стала значительно больше той, что вышла с ним из Испании и перешла Пиренеи. Примерно такие мысли, в которых главным был страх, делал большую часть населения Рима, наблюдавшего за выходом консулов из города, похожими на длинные печальные ряды плакальщиков. Они думали о Марцелле и Криспине, которых всего год назад вот так же провожали из города на гораздо менее опасную битву и потом никогда уже больше не видели живыми. Старый Фабий дал традиционный совет Ливию не вступать в сражение, пока не будут собраны точные сведения о противнике. Но консул в ответ упрямо заявил, что вступит в битву в первый же день. Он не намерен долго ждать того дня, когда ему удастся либо восстановить свою честь победой, либо, увидев горе своих несправедливых сограждан, получить удовлетворение радостью великой, пусть и неправедной мести. Но на самом деле намерения Ливия были гораздо благороднее, чем его слова»[47].