Великие судьбы русской поэзии: Начало XX века

За день до своей гибели Сергей Александрович, надрезав себе на запястье левой руки вену, кровью (в гостинице не нашлось чернил) написал прощальное стихотворение и при встрече сунул его Эрлиху в карман. Когда тот протянул было руку, чтобы достать его, Сергей Александрович удержал друга и попросил прочитать это не раньше завтрашнего дня. Вот они – кровью поэта написанные строки:

До свиданья, друг мой, до свиданья.
Милый мой, ты у меня в груди.
Предназначенное расставанье
Обещает встречу впереди.

До свиданья, друг мой, без руки, без слова,

Не грусти и не печаль бровей, —
В этой жизни умирать не ново,
Но и жить, конечно, не новей.

После гражданской панихиды, состоявшейся в Ленинградском Союзе писателей, гроб с телом Есенина был отправлен в Москву и там установлен для прощания в Доме печати. Горечь, боль, недоумение. Не только близкие и друзья, но и всё опечаленное Отечество, вся эта страшная, трудная и всё-таки героическая эпоха расставались с одним из самых страстных, искренних и нежных своих певцов.

А потом двинулись на Ваганьковское кладбище, но прежде того обнесли есенинский гроб вокруг памятника Пушкину, утверждая тем самым единство и преемственность поэтических поколений. Вот и случилось, что Сергей Александрович «сподобился такой судьбе», как он некогда написал в своих стихах, размышляя о пушкинском величие. Добавим от себя – такой мучительной и великой судьбе, как и у большинства русских поэтических гениев…

Свой рассказ о Есенине мне бы хотелось закончить одним из лучших его стихотворений, для понимания которого важно знать, что фамилию свою поэт производил от старо-славянского слова «есень», означающего – осень. Таким образом, он, как бы отождествлял себя с этим прекраснейшим в России временем года, любимой порою своих замечательных предшественников – Пушкина и Тютчева.

Отговорила роща золотая
Берёзовым, весёлым языком,
И журавли, печально пролетая,
Уж не жалеют больше ни о ком.

Кого жалеть? Ведь каждый в мире странник —

Пройдёт, зайдёт и вновь покинет дом.
О всех ушедших грезит конопляник
С широким месяцем над голубым прудом.

Стою один среди равнины голой,

А журавлей относит ветром в даль,
Я полон дум о юности весёлой,
Но ничего в прошедшем мне не жаль.

Не жаль мне лет, растраченных напрасно,

Не жаль души сиреневую цветь.
В саду горит костёр рябины красной,
Но никого не может он согреть.

Не обгорят рябиновые кисти,

От желтизны не пропадёт трава,
Как дерево роняет тихо листья,
Так я роняю грустные слова.

И если время, ветром разметая,

Сгребёт их все в один ненужный ком…
Скажите так… что роща золотая
Отговорила милым языком.

Именно так поэт рекомендовал нам говорить о его смерти: «Отговорила роща золотая…» Теперь же вокруг его гибели ведётся великое множество споров-пересудов. Одни доказывают, что Сергей Александрович был злодейски убит, другие, что сам на себя наложил руки. И у всех предостаточно доводов. Готовы и прах Есенина, уже давно покоящийся в могиле, потревожить.

А истина, как всегда, недоказуема. И смеётся над нами, и возвышается над любыми умствованиями: мол, спорьте, шумите, беснуйтесь, но знайте, что все ваши знания о прошлом, настоящем и будущем – только зыбкие неверные тени ваших желаний, стремлений и надежд…

«Революцией мобилизованный и призванный…» (Владимир Владимирович Маяковский)

Поэт в революции и революционер в поэзии, Маяковский и там, и там оказался предельно искренен. И в революцию он пришёл на её первой, жертвенной волне; и его поэтическое новаторство не было погоней за экстравагантностью, но происходило из душевной и творческой невозможности Владимира Владимировича писать о новом – по-старому. Поэтому и в революции, и в поэзии он останется навсегда.