Великие судьбы русской поэзии: Начало XX века

В 1926 году Маяковский опять закабаляет свой талант. На смену ростовским окнам приходят обычные газеты. Поэт публикуется в «Известиях», «Труде», «Рабочей Москве», «Заре Востока», «Бакинском рабочем» и других печатных изданиях. Ездит по всей стране с выступлениями и опять-таки заграницу – в Париж, Берлин, Прагу. А на следующий год поступает в штат «Комсомольской правды» и принимается за ещё одну поэму, посвящённую ещё одному близящемуся юбилею.

Но при этом не прекращает, как он выражался, «менестрелить», т. е. колесить с выступлениями по городам Союза, собрав при этом уникальную коллекцию – около 20000 записок с вопросами к нему. Задумал даже книгу: «Универсальный ответ», но ограничился написанием одноимённого стихотворения.

Десятилетие Октября Маяковский встретил готовою поэмой «Хорошо». Это его поэтическая оценка, подведение первых итогов Революции – без критики и сатиры. Даже нэповская кооперация, даже повальная графомания и всё та же неискоренимая любовь к заседаниям тут находят одобрение поэта.

В последние годы жизни Владимир Владимирович пересмотрел многие из своих ранних поспешных умозаключений. Написал стихотворение «Юбилейное», исполненное любви и почтения к Александру Сергеевичу Пушкину. Когда-то предлагавший сбросить нашего величайшего поэта с «парохода современности», теперь протягивает ему дружескую руку и как бы водворяет на прежнее место: «Ну, давайте, подсажу на пьедестал». А в 1928 году на публичном выступлении объявил амнистию и Рембрандту. Не упорствовал в своих заблуждениях.

Удивительно ли, что Маяковский, уже давно идущий по пути реалистического творчества, в эту пору громогласно отрекается от футуризма. Аналогично поступил и его почвенный антипод Сергей Есенин по отношению к имажинизму, причём, четырьмя годами прежде и тоже не без трибунного пафоса. В одном из августовских номеров газеты «Правда» за 1924 год было напечатано «Письмо в редакцию», в котором Есенин и Грузинов заявили о роспуске имажинистов. Впрочем, такие рокировки в дальнюю сторону вряд ли делались без деликатной подсказки партийных товарищей…

Огромная, казалось, неиссякаемая энергия бурлила в Маяковском – поэт, художник, революционер, пропагандист… Мейерхольд считал его и замечательным драматургом, который «строил пьесы так, как до него никто не строил». Всеволоду Эмильевичу посчастливилось быть постановщиком всех трёх: «Мистерии буфф» – в 1921-ом, «Клопа» – в 1929-ом, «Бани» – в 1930-ом годах. Заметим, что пьесы эти, как по стилю, так и по целям, тоже примыкают к «РОСТА-вской» сатире Владимира Владимировича.

1 февраля 1930-го в Москве открылась персональная выставка Маяковского «20 лет работы». Экспозиция свидетельствовала о его титаническом труде во всех ипостасях унивёрсума. 20 лет неимоверного напряжения творческих и физических сил. Да и при устройстве выставки пришлось Владимиру Владимировичу потрудиться. Сам клеил, вырезал, рисовал, развешивал, приколачивал. Помогали только Павел Ильич Лавут и несколько девушек-художниц.

Народ на выставку валил валом. Однако же, при столь очевидном успехе среди рядовых посетителей, официальные круги и пресса устроили по отношению к творческому отчёту Маяковского заговор молчания. Да и писатели не очень-то жаловали. Вероятно, кому-то эта выставка показалась выпячиванием себя, самохвальством. Кто-то, может быть, задумался о собственных скудных свершеньях. Да и обиженных было немало. Уж больно часто в стихах и в прозе Владимир Владимирович клеймил бездарей, причём, делал это поимённо и целыми списками…

Поэт, активнейшим образом участвовавший в подготовке и проведении своей выставки, имел отнюдь не праздничный, а скорее мрачный и усталый вид. Не исключено, что и на самого автора огромность проделанной им работы, всегда полезной, но не всегда вдохновенной, подействовала удручающе. Одних только рекламных плакатов набралось 6 тысяч и 3 тысячи подписей к ним, а среди них такие «шедевры», как «Беги со всех ног покупать «Огонёк»». Ещё во время работы над поэмой «Владимир Ильич Ленин» поэт написал: «Я боюсь этих строчек тыщи, как мальчишкой боишься фальши». А ведь с тех пор «строчек тыщи» прибавлялись и прибавлялись.

Кажется, у Джека Лондона имеется рассказ о человеке, которому вздумалось сосчитать количество операций, произведённых им на конвейере за трудовую жизнь. Астрономический результат настолько ошеломил его, что человек этот в ужасе покончил с собой, очевидно, не пожелав более увеличивать поразившую его цифру. Поэтический конвейер Маяковского едва ли уступал фабричному из рассказа любимого им американского писателя.