Редактор усмехнулся: что ж, Нащокин всегда был оригиналом! Верно, никогда не изменится — без странных выходок не может. Прежде в Петербурге чудил, теперь в Москву перебрался. И ведь какие чудачества шальные! То нанял в дворецкие карлика и отсылал его знакомым в… подарочном букете. Занесут такой огромный букет в гостиную, а из него, как чертик из табакерки, «карла» выскочит в самом фантастическом наряде. Ясное дело: мужчины — в шоке, дамы — в обмороке. А в начале 20-х годов Нащокин устроил и вовсе хулиганскую выходку: поспорил с лихим гусаром Луниным, знаменитым декабристом впоследствии, что тот осмелится проскакать на коне по Невскому нагишом. Так бретер Лунин пари выиграл. Правда, прямо на главном проспекте столицы его и забрали в участок — голого, но довольного, ведь выигрыш того стоил. Конечно, скандал замяли, с деньгами все можно. А Нащокины старинный род, богатый и знаменитый. Отец Павла — прославленный генерал, обласкан монаршей милостью. Но сынок от него мало взял — до сих пор по жизни баловнем идет.
А все женское воспитание! Отец-генерал скончался, когда Павел еще под стол пешком ходил. Мать в Павлуше души не чаяла, о других сыновьях почти забывала. Все Павлушеньке: и любовь, и деньги. До того сына разбаловала — любой каприз исполняла. Хорошо, родственники опомнились. Настояли определить Павла в армию — в Измайловский полк. Но оригинал Нащокин и в привилегированном полку не задержался. В отставку вышел и снова пошел куролесить. Но, видно, игры с живыми людьми ему надоели — за куклы взялся.
Фаддей Венедиктович вспомнил увитое бакенбардами добродушно-приветливое лицо Нащокина, по-детски доверчивый взгляд и невольно улыбнулся. Вылитый большой ребенок! Решительно, этот человек, отличавшийся не просто озорством, но и поразительной добротой, щедростью и хлебосольством, не мог не вызывать симпатии у окружающих. Булгарин помнил его еще с 1823 года. В то время Павел Воинович как раз вышел в отставку. Но при этом был совсем молод — всего лишь двадцати двух лет от роду, но уже довольно богат. Неудивительно, что жизнь он повел бурную и бесшабашную. Снял целый бельэтаж в огромном доме на Фонтанке, куда и созывал гостей-приятелей. Застолья и карточные игры сменялись балами и катаньями на лихачах по ночному городу. А кто только не перебывал у Нащокина! И бывшие сослуживцы из гвардейских полков, и однокашники по Благородному лицейскому пансиону, и конечно же многочисленные служители муз — литераторы, художники, музыканты. Часто гостей на ночь оставалось так много, что хозяин приказывал стелить прямо на полу — по всем комнатам и коридорам. Однажды в компании коллег-журналистов у Нащокина оказался и Булгарин. Но близкими друзьями они так и не стали, хотя, встречаясь на балах и светских приемах, неизменно перебрасывались парой-другой приветливых фраз. Ну а потом Нащокин и вовсе перебрался в Москву.
Отложив корреспонденцию, Булгарин откинулся на спинку кресла. Конечно, было бы интересно самому взглянуть на сию диковину. Но, похоже, не получится. И дело даже не в том, что путешествие длиною в 700 верст по российским дорогам не слишком привлекательно. Главное, что Нащокин — лучший друг Александра Пушкина. А отношения с поэтом у Булгарина за последний год вконец испортились. Правда, кто знает, может, со временем страсти поутихнут да и обстоятельства переменятся, но сейчас Пушкин как раз поехал в Москву.
Поэт действительно прибыл в Первопрестольную и по традиции решил остановиться у Нащокина. Однако нашел того не сразу. Павел сменил квартиру и ныне снимал внушительные апартаменты в доме Ильинской у Пречистенских ворот. Его хваленое гостеприимство привело в трепет даже Пушкина. «С утра до вечера у него разные народы: игроки, отставные гусары, студенты, стряпчие, цыганы, шпионы, особенно заимодавцы, — написал поэт жене в Петербург. — Всем вольный вход; всем до него нужда; всякой кричит, курит трубку, обедает, поет, пляшет; угла нет свободного — что делать?» Лишь через пару дней Нащокину удалось хотя бы на время разогнать всю эту братию, чтобы всласть пообщаться с приехавшим другом. Целый вечер говорили они, говорили и никак не могли наговориться. Вспоминали и годы юности, и сравнительно недавние события, связанные с женитьбой поэта, к которым Нащокин имел самое непосредственное отношение, — вплоть до того, что одолжил Пушкину на церемонию венчания собственный «счастливый» фрак. К тому же Павел Воинович слыл отменным рассказчиком, и, слушая его, легко можно было забыть о времени. Впрочем, Пушкину грех было жаловаться: именно Нащокин подсказал ему сюжеты «Дубровского» и «Домика в Коломне».