Великие тайны золота, денег и драгоценностей. 100 историй о секретах мира богатства

Он, правда, предпринял несколько попыток вернуть себе английский трон, но они оказались безуспешными. Как, впрочем, и усилия его сына (коронованного в изгнании под именем Якова III) и старшего внука, прозванного «красавчиком принцем Чарли», — все возглавляемые ими военные экспедиции на Британские острова неизменно завершались бегством во Францию. Что до младшего внука Якова II — Генри Бенедикта Стюарта, то ратные подвиги его не прельщали. Он избрал себе духовную карьеру и весьма в этом преуспел, став кардиналом Йоркским. Однако возвращаться на родину вовсе не собирался, предпочитая жить в Италии. Именно к нему после смерти старшего брата в 1788 году перешли старинные драгоценности, вывезенные Яковом II во Францию, и среди них — сапфир Стюартов. Кардинал был весьма обеспечен, и ему не было нужды распродавать это наследство. Правда, жизнь становилась все более беспокойной. И в 1807 году незадолго до смерти он все же согласился продать свой знаменитый сапфир венецианскому купцу Аренбергу. Но расставание с фамильным камнем произвело на престарелого кардинала тягостное впечатление, и тогда он взял клятву со своего верного слуги Анджело Бенелли, что тот продаст после смерти господина его дом, на вырученные деньги постарается выкупить сапфир, а затем вместе с бумагами семьи Стюарт передаст его ныне правящему королю Англии Георгу III.

Дело, порученное его верному Бенелли, оказалось непростым. Европа сотрясалась от многочисленных войн. Добраться до Англии, которой Наполеон объявил континентальную блокаду, было крайне сложно. И все же Бенелли удалось преодолеть защитные кордоны французов, попасть на английский корабль и таким образом оказаться в Лондоне, где он и передал сапфир по назначению. Однако знаменитый камень ничуть не заинтересовал английского короля Георга III. Впрочем, его вообще мало что интересовало: к тому времени он почти полностью лишился рассудка. Да и его сын и наследник, будущий король Георг IV, ставший в 1811 году принцем-регентом, поначалу также не обратил внимание на дар Стюартов. Этого шумного весельчака с молодых лет интересовали только дружеские пирушки и образчики новой моды. Ну а поскольку от постоянных застолий Георг полнел не по дням, а по часам, то его увлечение модой приобрело некий болезненный оттенок — он мечтал о таких костюмах и таком волшебном крое одежды, которые скрыли бы жирные складки его необъятных телес. Не секрет, что рисовавшие его художники предпочитали ограничиваться лишь подгрудными портретами, оставляя то, что ниже, карикатуристам. А в Виндзоре и других королевских резиденциях пришлось расширить все проходы, поскольку шумный принц, которого вся страна давно панибратски называла «Принни», уже с трудом проходил в обычные двери. Попойки, разгульный образ жизни и немыслимое количество запутанных любовных связей сделали его притчей во языцех по всей Европе. Все жалели его бедную супругу — несчастную принцессу Каролину, которая была вынуждена терпеть необузданные выходки сумасбродного мужа.

И вдруг в 1819 году в амурных похождениях Принни произошла заминка — маркиза Элизабет Канингхем отказала принцу-регенту в его притязаниях. Тот оторопел, а высший свет ахнул. Было от чего! Маркиза ведь никак не подходила на роль юной прелестницы — ее некогда стройная фигура давно уже оставляла желать лучшего, к тому же и лет ей было уже под пятьдесят!

Впрочем, Георг тоже был далеко не юноша — пятьдесят семь лет. Но за все годы он ни разу не имел отказа от женского пола — и вдруг такое!

«Ах, мой принц! — воскликнула на очередном светском мероприятии маркиза Канингхем. — Главным в любви я считаю не телесную страсть, а духовное единение. Мы же почти не знаем друг друга…»

Что это было — отказ или амурная интрига? Георг не понял. Но ощутил яростный азарт охотника. Давненько с ним не случалось такого. Наверное, если бы маркиза пала к его ногам, он и не вспомнил бы о ней наутро. Но она не пала! И потому разгоряченный и заинтригованный Принни кинулся на осаду ее сердца.

Уже на следующий день он прибыл в особняк Канинг-хемов на Сент-Джеймс-роуд с темно-синим бархатным футляром. Взволнованный дворецкий дрожащим голосом приказал слугам сей же миг снять с петель все двери, которые могли встретиться по пути принца-регента из холла в гостиную. Опираясь на толстую трость, Георг прошествовал прямо к креслу маркизы. И пока она неловко пыталась встать со своего глубокого кресла, сумел раскрыть прямо перед ее носом синий футляр. От неожиданности маркиза снова плюхнулась в кресло, так толком и не успев подняться. Она только всплеснула руками: «О небо! Какая красота, какая синева!»

«Это сапфир согласия и любви, мадам! — страстно прошептал Принни. — Тот, кто дарит его, клянется любить вечно. Принимаете ли вы мою клятву, любовь моя?»

Ну что могла сказать маркиза? Она снова попыталась встать, оперлась на подлокотники, но пальцы не слушались. Словом, Элизабет Канингхем опять сползла в кресло и тихо прошептала: «Да, мой король…»