Великие Цезари

Так продолжалось до октября. Триумвиры всячески вынуждали противника вступить в сражение – приближалась зима, и начались трудности с поставками продовольствия, потому что Македония была полностью разорена республиканцами. В стане же противников была разноголосица. Брут склонялся к решительной битве, чтобы, как сообщает Плутарх, «одним, хотя бы рискованным ударом, – либо даровать отечеству свободу, либо избавить от бедствий народы, задавленные налогами, походами и всякими военными тяготами». Кассий же предлагал зимовать в лагере, потому что армия республиканцев не терпела лишений от голода и была способна к затяжной войне. К тому же были плохие предзнаменования: над лагерем появлялись стаи хищных птиц, роились пчелы и тому подобное. Кассий, хоть и был сторонником философии Эпикура, объяснявшего все материальными причинами, все же был человеком своего времени, когда суеверия имели почти абсолютную власть над общественным, если можно так сказать, сознанием. Во всяком случае, солдаты панически боялись таких дурных предзнаменований. И еще один немаловажный фактор принуждал республиканцев вступить в бой: все чаще и чаще их воины стали перебегать в стан противника. На военном совете было принято решение начать боевые действия. И только друг Брута Ателлий настойчиво предлагал зимовать. На вопрос Брута, чем же ситуация будет лучше через год, Ателлий ответил: «Если и ничем другим, то, во всяком случае, тем, что я дольше проживу».

По выработанной диспозиции Кассий уступил Бруту командование более сильным правым флангом. Накануне сражения Кассий спросил Брута, как он относится к выбору «между бегством и смертью». Тот ответил, что если он раньше осуждал Катона, покончившего с собой перед угрозой попасть в плен к Цезарю, то теперь, в случае неудачи, не будет «предаваться новым надеждам». Кассий обнял друга и сказал в ответ: «С такими мыслями нам и должно идти на врагов: либо мы победим, либо победители уже будут нам не страшны».

Начал сражение Антоний. Его легионы неожиданно пошли на штурм укреплений Кассия. Удар был настолько стремительным, что Кассий растерялся, а когда увидел приближавшийся на всем скаку отряд конницы, приказал одному из сподвижников, некоему Титиннию, разведать, что это за неожиданная атака. Конница оказалась не вражеской, а высланной на подмогу Брутом, что и выяснил посланец, когда оказался рядом. Всадники стали выражать восторг, когда узнали соратника, но сам полководец, будучи близорук, понял это превратно: он подумал, что Титинний схвачен неприятелем. «Друг наш, – воскликнул он, – попадает на наших глазах в руки врагов, а мы, оберегая свою собственную жизнь, терпим это». И затем, продолжает Плутарх, он приказывает своему вольноотпущеннику Пиндару отсечь ему голову. Действительно ли Кассий сам пожелал уйти из жизни или нет, неизвестно, потому что Пиндара после этого никто больше не видел. Несчастный Титинний, увидев обезглавленного полководца, тут же лишил себя жизни.

Легионы Брута в то время одерживали победу. Неистовый республиканец нанес с фланга решительный удар по двигавшемуся на сближение с Октавианом войску Антония, а затем обратил в бегство легионы нашего героя, который, если верить Плутарху, поверил вещему сну своего врача и заблаговременно ушел из лагеря. Сон действительно оказался вещим: солдаты легиона под командованием Мессалы Корвина (впоследствии станет сподвижником Августа и консулом) сумели захватить лагерь Октавиана. Они полагали даже, что молодой Цезарь погиб, потому что его носилки были поражены дротиками и копьями. Сражение после взятия лагеря шло с переменным успехом.

В тот памятный день первой битвы под Филиппами триумвиры понесли значительные потери уже не на суше, а на море. Транспортные суда, на которых из Италии шло к ним подкрепление, в том числе и знаменитый Марсов легион, были атакованы флотом противника и затонули. Зато Антонию поднял настроение один из слуг Кассия, который принес ему меч и плащ убитого полководца.

Второе сражение началось три недели спустя. Накануне ночью Брута вновь посетил призрак, но на этот раз не произнес ни слова. И вновь было дурное предзнаменование: рой пчел облепил «орла» первого легиона. Брут выдал всем воинам деньги и пообещал отдать на разграбление города Фессалоники и Лакедемон. «Этим, – пишет Плутарх, – Брут заслужил единственное за всю жизнь обвинение, не допускающего никакого оправдания». Неужели единственное? А массовые казни попавших в плен противников, равно как и грабеж народов Малой Азии, о чем мы уже упоминали, не говоря об убийстве безоружного Цезаря?